РИА «Воронеж» продолжает рассказывать о последних жителях умирающих хуторов и деревень Воронежской области. Журналистов интересует, останутся ли эти населенные пункты на карте через 10-15 лет или исчезнут вместе с последними жителями. Корреспонденты РИА «Воронеж» отправились в поселок Панкратовский Аннинского района.
От крупного села Старого Тойда до Панкратовского около 7 км по полям. Летом в Панкратовский легко попасть по утрамбованному проселку, а зимой дорогу чистит трактор, поэтому шесть мужчин, живущих в поселке, не чувствуют себя отрезанными от мира.
Раз в неделю предприниматель из Старой Тойды по их заказу привозит все необходимое из магазина в селе.
Лучше других историю малой родины знает 63-летний Сергей Русляков, живущий в доме с родным братом, 65-летним Николаем.
Николай – с детства инвалид по психическому заболеванию: немного говорит, немного понимает. Руки у него не работают.
Когда восемь лет назад умерла мать Александра Васильевна, с которой жил Николай, Сергею ничего не осталось, как бросить Воронеж, где он прожил всю жизнь, и вернуться в Панкратовский ухаживать за больным братом.
Сергей проработал 34 года на одном из крупнейших предприятий Воронежа. Его жена, двое детей и двое внуков остались в областном центре, а Сергей живет в Панкратовском. Жена, дети и внуки приезжают в поселок летом.
– Я бы охотно взял Колю в Воронеж, – говорит Сергей, – но там он долго не выдержит. На родине – простор, воздух, летом он пасет коз, немного помогает мне по хозяйству.
По словам Сергея, в Панкратовском до 1917 года жил помещик Шмарин. Потому возникший после революции поселок, куда переселились крестьяне из Старой Тойды, назвали Шмарино.
Только через несколько лет он стал Панкратовским: в конце 20-х годов помещичье имя заменили названием горы, расположенной неподалеку – Панкратиха.
В 1920 году в поселке было 65 домов и примерно 200 жителей, в 70-80-х оставалось уже 20 домов.
Люди работали в колхозе «Великий Октябрь», который позже переименовали в «Третий год пятилетки». В Панкратовском располагались гусиная и кроличьи фермы, овцеферма. С началом перестройки молодежь уехала в город, и в поселке остались старики.
В Панкратовском сохранились лишь полтора десятка домов – половина брошена, несколько куплены под дачи, а в четырех доживают век шестеро мужчин, похоронившие жен и матерей.
Главная семейная история Русляковых связана с Великой Отечественной войной.
Родной дед Сергея и Николая, Федор Русляков, встретил войну 63-летним пенсионером, поэтому на фронт не пошел, оставшись работать в тылу председателем колхоза. Летом 1943 года колхозницы убирали урожай, приехал секретарь райкома и спросил деда, почему одна из женщин в разгар работы ушла с поля.
– Дед остановил ее и отругал, а та схватила бутылку и ударила деда в лицо, разбив его до крови. А в праздник, 7 ноября 1943 года, когда дед сидел и ужинал в кругу семьи, кто-то выстрелил в него через окно, убив наповал. Как оказалось, в окрестных лесах бродили красноармейцы-дезертиры, а та самая женщина была родной сестрой красноармейца, который убил моего деда. Она рассказала брату, что мой дедушка не дал ей уйти домой во время уборки, и тот отомстил ему. Эти же дезертиры повесили на березе местного лесника, который не давал им рубить деревья, – рассказывает Сергей.
У братьев Русляковых – 40 соток земли и три козы, одна из которых дает молоко. Раньше семья держала коров и кур, но силы у братьев уже не те.
В самом конце единственной улицы поселка, Панкратовской, живут отец и сын Черниковы.
Николаю Андреевичу 82 года, Петру – 53. Жена и мать Александра Васильевна, с которой хозяин прожил 52 года, умерла в 2012 году. После ее смерти женщин в поселке не осталось.
У деда два сына (второй живет в Старой Тойде), один внук и один правнук. Николай всю жизнь работал в колхозе, а Петр в молодости служил на таджико-афганской границе, потом вернулся домой к родителям. Семейная жизнь не заладилась, так он и остался с отцом.
Достопримечательность дома Черниковых, построенного хозяином и его женой в 1960 году – действующая русская печь.
– У нас тут глухомань, – говорит Петр. – В лесу полно лосей, косуль.
– Иногда дикие животные пробегают через наш двор. А в хозяйстве у нас с батей нет ни коз, ни кроликов, один только кот Степан, с которым мы иногда валяемся на печке, – рассказывает Петр.
Сын оформил опекунство над отцом, на эти деньги и живет семья.
– С работой в округе плохо, да и куда я от отца денусь? Он, конечно, еще крепкий старик, но годы берут свое, – объясняет Петр.
– Конечно, лет через 20 в Панкратовском вряд ли кто останется, – считает Николай Андреевич. – Но пока здесь постоянно находятся шесть человек, а летом дачники приезжают – жить можно. Одно плохо – хозяйки моей нет рядом.
На другой стороне поселка – два жилых домика. В одном живет 52-летний Олег Попов, который чаще других панкратовцев ездит по делам то в Старую Тойду, то в райцентр Анну. Когда в Панкратовский приехали журналисты РИА «Воронеж», Попов снова уехал, а его сосед, 62-летний Владимир Ушатов, колол дрова возле своего дома.
У Владимира вторая группа инвалидности, он болен астмой.
Даже после несложной физической работы мужчина начинает задыхаться, ему нужны специальные ингаляторы.
Его лучший друг, дворовый пес Барсик, тоже нездоров – сломана лапа.
Хозяин долго жил на Урале, там похоронена его жена, а сейчас живут четверо детей и внуки. Владимир работал водителем в геологических партиях. Его мать Екатерина Алексеевна, которой принадлежит дом в Панкратовском, пять лет назад умерла в Воронеже. С детьми Владимир общается редко и только по телефону.
– Мой батя Иван Петрович прошел всю войну военврачом, потом работал ветеринаром в колхозе, – рассказывает хозяин.
– Лучше него никто не лечил коров и лошадей. Часто меня, мальчишку, он брал с собой, я смотрел во все глаза, что-то запоминал. Но по его стопам так и не пошел. Но чему-то у отца научился: в 2015 году у меня было 90 кроликов. Сейчас их едва ли наберется десяток. Есть и куры – то есть у меня настоящее натуральное хозяйство, – говорит Владимир.
У мужчины есть подруга – живет в деревне в нескольких километрах от Панкратовского. Но к Владимиру она перебираться не хочет, а он не хочет бросать свое натуральное хозяйство.
){kind=link}