Выпускники актерского курса Виктора Рыжакова в Школе-студии при Московском Художественном театре (МХАТ) покажут документальный спектакль «Несовременный концерт» на сцене воронежского драмтеатра во вторник, 18 октября.
Воспитанники Виктора Рыжакова, объединенные в театр «Июльансамбль», подготовили постановку в жанре вербатим о человеческих ценностях, категориях преходящего и вечного. Художественный руководитель объединения, известный театральный режиссер Виктор Рыжаков рассказал корреспонденту РИА «Воронеж» о роли театра в жизни города.
– В одном из интервью вы сказали, что артист должен быть в гуще народа, знать, чем народ живет. Наверное, работа над спектаклем «Несовременный концерт» основывалась на этом принципе, актеры общались с реальными людьми, чьи истории позже были интерпретированы на сцене. А на каких еще принципах строится ваша работа с артистами «Июльансамбля»?
– Любое общение с людьми, которые моложе тебя или менее опытны, но хотят заниматься этой профессией, это всегда очень ответственно. «Июльансамбль» для меня – уникальное сообщество людей. Они могут самообразовываться, развиваться, у них есть четкий критерий по отношению к доброму и злому, они чувственные люди, сильные, талантливые, восприимчивые, и при этом требовательные к себе. Если говорить о каких-то принципах нашего общения, то мы равны. Как раз работая над «Несовременным концертом» в формате такого «исследования личного человеческого», мы осознали, что создание любого спектакля – это поиск, а дальше мы уже используем его результаты. Они могут быть отражены в виде доклада, лекции, монографии, но в нашем случае спектакля, так как мы занимаемся театром. Мне кажется, за эти четыре года мы определили для себя качество театральной профессии и ее смыслы. Театр – это, прежде всего, зона человековедения. Уникальность человека в способности любить. Это самый уникальный дар человека, и театр – это искусство любить людей.
– В чем особенность рыжаковцев, чем они отличаются от прочих актерских объединений? Какова философия этой творческой группы?
– Мы стараемся в театральном поиске найти то, что не для людей, а про людей. Про людей, которым важно проживать эту жизнь по-другому. Наверное, это люди понимающие, что сам процесс театрального проживания игровой. А игра, по большому счету, это все несерьезно, весело. У Станиславского был такой девиз «Легче, проще, выше, веселее». Это то, что дает игра. Конечно, играть надо легко, весело, несмотря на то, что в твоей жизни могут происходить серьезные драматические события. Но мы уверены, что от этой самой «несерьезной игры» могут родиться серьезные вещи.
– Вы дважды были на Платоновском фестивале, а теперь продолжаете сотрудничать с Воронежским институтом искусств и с Воронежем в целом. Почему?
– Театральной компании «Июльансамбль» необходимо знание о нашей стране. Мы проехали от Калининграда до Владивостока, и еще нас ждет большое количество выездов. Участие в Платоновфесте для нас – большая честь и радость. Платонов – один из наших авторов, у нас есть два спектакля, любимых нами. Конечно, Воронеж нам интересен не только потому, что здесь Платоновский фестиваль, и не потому, что здесь институт, где обучаются наши коллеги. Мы имеем некий опыт, которым можем поделиться. Общаясь с теми же студентами Воронежского института, можно заглянуть в себя. Во-первых, надо делиться тем, что ты имеешь, и не быть высокомерным по поводу того, что у тебя что-то уже получается. Ведь понятие провинции только географическое, а не духовное. Духовную провинцию нужно победить в себе. Мы живем в такой громадной стране, и в наших силах разрушить эти границы, это наша миссия. Когда мы переезжаем из города в город, вечером проводим спектакль, а днем встречаемся на два-три часа с творческой молодежью города. У нас есть уже такая система мастер-классов, которые мы проводим вместе. Они ничему не учат, просто мы вступаем в такую коммуникацию – отвечаем на конкретные вопросы и рассказываем то, о чем просто в спектакле не расскажешь: о профессии, о нашем желании что-то изменять в себе и в мире. Мы рассматриваем Воронеж как источник театральной культуры, в котором есть возможность для нашей интеграции, взаимного обогащения. Воронеж – своего рода театральный центр. Их в стране достаточное количество. Если они почувствуют свою уникальность и свободу, они могут замкнуть эту цепь, и у нас будет единое пространство. Хотя в театре и так крепкое сообщество.
– В интервью журналу «Театрал» вы сказали, что вас не устраивает прошлое театра с точки зрения организации. Вы не приемлете потребительских подходов к созданию театрального контента. Каким должен быть современный театр?
– В контексте городской жизни театр – это место, где собираются люди, готовые к творчеству и у которых нет запроса на то, что театр должен их обслуживать. Театр – это не услуга, это диалог. И предметом этого диалога со зрителем может стать либо литературный, либо драматургический текст или какое-то очень важное авторское высказывание о сегодняшнем мире. Театр – место откровения, где мы произносим вещи, которые близки и художникам, и зрителю, которые и объединяют горожан. Мы приходим сюда не развлекаться, а за чем-то большим. В библиотеку же не приходят развлекаться, и хотя у нее другие функции, но смысл один и тот же. Запрос самого человека! Человек хочет не просто читать книги, он приходит за тем, чего ему не хватает – будь то знания или эмоциональные впечатления.
– Какой модернизации требует театр в плане форматов? Какими вы видите новые способы коммуникации театра и общества? Здесь стоит упомянуть о постановке «Черный русский» Максима Диденко или какие-то другие пластические театральные опыты.
– Дело не в сочетании. И коммуникация состоит не из сочетания. Ведь это лишь инструменты, которыми пользуются люди, расширяя рамки представлений о возможностях театра. Планетарий и театр, цирк и театр, консерватория и театр – это вещи, непросто соединяемые, они – то, что может расширить наше представление о театральном искусстве. Спектакль Максима Диденко выходит за рамки привычных возможностей театра. Это не просто организованное действо, это уже такая «эксклюзивная акция», что присуще современному искусству. Все разворачивается здесь и сейчас и естественно производит совершенно другое впечатление на всех, потому что становится частью именно сегодняшней жизни. Это уже не только привычный театральный «спектакль-алмазная шкатулка», в котором готовится таинство, хотя и такой закон театра, конечно же, сохраняется. Но вот только способ коммуникации со зрителем здесь уже совсем иной. Открываются неограниченные возможности театра говорить на языке сегодняшнего времени.
– Давайте порассуждаем на тему театра и киберпространства. Вы не считаете, что компьютерные технологии могут глобально изменить театр?
– Визуально сильно могут изменить его облик. Меняется эстетика. Но ведь это же только инструмент, оптика, позволяющая не отрывать пристального взгляда от самого человека. В этом же суть театра. Однако всем понятно: уберите всю цивилизацию – не будет электричества, никаких девайсов, интернета, а театр все равно будет. Ведь саму его природу ничто не способно истребить. Два человека выйдут перед выжившей частью человечества, и театр вновь заработает, как только возникнет потребность и бесстрашие поделиться с миром тем, что так сильно болит внутри человека. Ведь художник – это человек несогласный с порядком вещей на земле. А артисты во все времена были возбудителями общественного спокойствия.
– А насколько точно улавливают эти настроения общества провинциальные театры?
– Театры-то улавливают, другое дело не всегда им хватает ресурсов. Как бы сделать так, чтобы чиновники относились к театру не как к сфере услуг, чтобы они понимали, что театр – важный интеллектуальный и духовный центр в городе. Мир и так прагматичный, мы живем в большом супермаркете. Мир требует сегодня очень сильных, защищенных людей, и, естественно, все изображают таковых. А театр – это место, где можно «раздеться». Увидеть другого, рефлексирующего, думающего, совсем не совершенного человека.
– Если говорить не о сути театра, а о театральной среде в целом? Какова она в Воронеже?
– Театр в городе нужен людям, и они должны делать свой выбор сами, никак не чиновники. В этом смысле у воронежцев есть пример с Камерным театром, который столько лет здесь существовал и сделал выбор в пользу зрителей. Но всегда есть опасность – как бы его не «залюбило начальство». Иногда эти объятия бывают удушающими. Театральное искусство хрупкое, оно должно регулироваться людьми, которые его создают. У искусства не может быть никакой внешней цензуры, ведь оно рождается только тогда, когда срабатывает механизм собственного выбора и общечеловеческой цензуры.
– Что вы думаете о запрете мата в театрах?
– Можно бесконечно говорить о таких происходящих нелепостях. Лишь только, когда внешние законы перейдут в свое внутреннее качество, все изменится. Говорю об аппарате чиновников, которые, с моей точки зрения, и отвечают за организацию особенной творческой среды. Все зависит от конкретных людей на местах. Если бы в свое время в России не создавались условия для создания Русского музея или Эрмитажа, их бы никогда не было. Этим всегда занимались люди передовых взглядов, которые были готовы не только развивать городскую среду, но и вкладывать в это деньги. Сегодня важно, чтобы бизнес и культура были вместе, прогрессивная часть общества должна взаимодействовать.
– Продолжая тему внутренней цензуры, поговорим о тизере спектакля Виктории Нарахса «Каренина». Акция сопровождалась сценами насилия и эпизодами с участием обнаженных актеров. Роли исполнили второкурсники академии искусств. Этот скандальный перформанс спровоцировал конфликт во ВГАИ. Как вы считаете, подобные экспериментальные форматы имеют право на существование? И какими они должны быть?
– Запретительство дает обратный эффект. Не может быть в культуре регламентов, может быть только внутренняя самоцензура. Когда ничего не запрещено, люди сами выберут, куда им ходить. Считаю, что воронежцы – более продвинутые люди, чем о них думают в кабинетах разных департаментов, и сами могут определиться, что им нужно, а что нет. Уверен, воронежцы пойдут лишь туда, где возникает что-то именно настоящее и важное. А если не будет «скандала», таких акций даже не возникнет. Ведь «такие истории» возникают в ответ на запрет и отсутствие культурного запроса от самих горожан.
– В свое время вы отказались от идеи поставить хип-хоп-оперетту «Тараканище», где должна была играть участница Pussy Riot Надежда Толоконникова. Как сейчас оцениваете свое решение?
– Мы последовательны в своем отношении к делу, и, когда нарушаются элементарные договоренности, сам процесс обесценивается. Так не бывает: «мы отвечаем только за свои желания, а на все остальное, что мы нарушаем – плевать, мы художники». Раз ты художник, бери на себя всю ответственность за весь порядок вещей. К сожалению, есть и такие, кто пытается найти свое место в театральной среде не художественными способами. И это нормально, то есть естественно – у каждого времени есть свои личности, которые пытаются «использовать момент».
){kind=link}
){kind=link}