В юности почти нормально заводить себе кумиров, особенно среди музыкантов. Я, слава Богу, избежал прямого идолопоклонничества, но и у меня есть пантеон героев моей юности – тех, кто писал и пел за меня, тех, кто говорил то, что я чувствовал, но не мог выразить. Одни из авторов так и остались молодежными (некоторые – потому что умерли молодыми), я и мои сверстники постепенно утратили к ним интерес, другие – росли вместе с нами и впереди нас. Недавно мне удалось поговорить с Ольгой Арефьевой, чей «Акустик-Ковчег» завораживал в начале 90-х, а «Реггей-Ковчег» вдохновлял на не всегда разумные подвиги в середине того же десятилетия. С тех пор «Ковчег» сменил еще с полдюжины флагов, а Ольга написала пару книг прозы, создала музыкальный театр и основала собственный актерско-творческо-психологический тренинг. Но и ранние песни ей петь не надоедает – с годами они, как дерево, обрастают новыми смысловыми кольцами, не меняя формы.
- Нынешний тур вы проводите в поддержку нового альбома «Хвоин». У меня сложилось впечатление, что он адресован юношеской аудитории: это видно и по относительно легким текстам, и по высказанным темам. Скажем, «Забор» выражает попытки самоутвердиться, закрывшись в личном пространстве, «Вертолет» - противоположное, но характерное для того же возраста стремление убежать от одиночества, «Трудоголя» - первый восторг молодого автора: «У меня получилось!», «Человечки» - юношеские же печоринские настроения. Насколько это впечатление верно?
- Слово «адресован» здесь неуместно. Я делаю, то, что делаю, и делюсь этим. Тот, кто воспринимает, кто способен именно к этому резонансу, тот и есть моя аудитория. Если вы воспринимаете песни «Хвоина» как юношеские, мне остается только принять это как комплимент, значит, и я - юная. Хотя есть разные уровни прочтения и восприятия. «Человечки» - очень взрослая песня, продукт длительных наблюдений не столько за людьми, сколько за самой собой, своими метаморфозами. Где же здесь печоринское высокомерие? А вот «Забор» и «Вертолет» действительно очень ранние мои песни, просто мы только недавно записали их как следует. Но, конечно, для меня восприятие этих вещей сильно изменилось, там тоже много уровней внутри. Если «Хвоин» привлекает новых молодых слушателей – я рада. Когда-то очень давно в гостевой «Ковчега» давний слушатель пошутил: «Я умру, ты умрешь, кто же будет слушать Арефьеву?!» Меня радует, что меня и молодую аудиторию интересуют одни и те же вещи: вопросы искренности, призвания, дарения, бескомпромиссности – они для меня актуальны. А уж никак не проблема поиска достойного места на кладбище. Вообще, людей на юных и взрослых я давно не делю. Сейчас некоторые молодые бывают куда умнее, живее, взрослее, чем старые знакомые какие-то. Мне с ними больше есть, о чем говорить, у нас похожие скорости движения мысли.
- Некоторые выделяют в вашем творчестве несколько периодов: «прямолинейный», «парадоксальный», «архетипичный»… Сейчас, видимо, продолжается еще один, пока никем не названный. Вы видите изменения в свой аудитории в разные периоды? Скажем, в одно время вы привлекали протестную молодежь, в другое –интеллектуалов?
- С теми же основаниями можно говорить, что у радуги были «красный», «оранжевый», «желтый» и так далее периоды. И подтвердить показаниями спектр-анализатора: вот, цвета идут один за одним. Но все цвета существуют одновременно и их нельзя разделять. Есть целая коллекция стереотипов, связанных со мной: «хиппи, трасса, фенечки», «рок, кожа, битые бутылки», «кабаре, корсет, каблуки», «мистика, экзистенция, волшебство», «клоунада, жонглирование, комедия дель арте». Но во мне все сразу, и чем больше воедино соберется разных черточек, тем больше становится похоже. Но это не значит, что я соответствую тому, что этим стереотипам приписывают. Я никогда не курила «траву», а автостопом ездила всего один раз и то недавно, на сто километров из деревни.
Суть не во внешних признаках. Важно только одно – случилось чудо или нет. В живописи есть батальные сюжетные полотна, с тысячами деталей, есть росчерк авангардный. Их не сравнивают по количественным характеристикам – площадь, количество краски, затраченное время – их судят по тому, произошла встреча с искусством или нет. Талантливо или нет. Вызывает резонансы, дает информацию, меняет людей, делает выше? Или ниже делает - такое искусство тоже имеется, называть ли его искусством.
- Насколько можно судить, в первое десятилетие ХХI века новых сильных рок-бардов, авторов социальных песен не появилось, а прежние предпочли другие занятия. Скажем, вы - занялись музыкальным театром. Как вы считаете, почему поколение «нулевых» осталось без своей песни?
- Говорить о поколениях… в каждой отдельной голове, в каждой отдельной судьбе – совершенно разные картинки. Да, был такой недолгий период, когда мафиозная хватка государственного контроля над СМИ ослабла, и вдруг широкой публике взрывообразно стали известны те, кто ни при прошлой власти, ни при нынешней не имел права голоса. Потом этого горлышко было аккуратно придушено. Песен и авторов много, они есть и будут. Просто кто-то из потенциальных слушателей сложил свою голову в телевизор, а кто-то ищет настоящее искусство - и находит. Чтобы быть певцом поколения, необязательно выкрикивать социальные тексты. Искусство – комплексное переживание, возникающее между артистом и зрителем, коллективный резонанс. Кто-то может многое сказать одним выражением лица, бровь поднимет так, что зритель испытает просветление. Кто-то будет длинными текстами поливать, кто-то клоунское шоу устроит, но именно этим сумеет сказать нечто серьезное. Какими красками рисовать, из какой глины лепить – каждый артист решает исходя из своей природы.
- Расскажите о своем театральном тренинге. Насколько можно судить по вашим же объявлениям, он объединяет методы музыкальной, телесной, арт-терапии и многое другое.
- Я бы убрала слово «терапия». Я работаю со здоровыми людьми, которые хотят заниматься искусством. У меня, конечно, есть профессиональное искажение: я смотрю на все происходящее в жизни как фон, материал для сценического действия. И люди, которые учатся у меня, неминуемо научатся сцене. Необязательно выступать профессионально. Разница между обычной жизнью, хобби и работой в искусстве – количественная. Работа топором, потом напильником, потом шкуркой, потом тряпочкой, потом - мыслью.
Проникновение в нюансы – вот что делает мастера. Заниматься этим можно и на материале театра, и на материале жизни – это по сути одно и то же. Просто театр занимается прицельно наблюдением, а жизнь – чем угодно, но надо суметь еще и найти в себе наблюдателя. Который не участвует в восторгах, слезах и страстях, а просто со стороны бесстрастно смотрит. Половина работы творческого человека – наблюдение за собой и людьми, попытки понять изнанку, причины и механизмы. Все наши фишечки, секретики, нудные практики помогают заточить себя, свой организм как инструмент, сделать его проводником искусства. И получать от этого удовольствие, интерес, чувство победы над собой и обстоятельствами.
- Вы представляете себе, какими будут ваши выступления через …цать лет?
- Я верю, что будет так же искренне, весело, искрометно, и что я буду выглядеть не хуже, а лучше, чем сейчас. Я знаю артистов, которые с годами становятся только сильнее, и красивее, которые способны дать сто очков вперед и себе в молодости, и более молодым коллегам. Главное – наличие энергии, а не циферка в паспорте.
Заметили ошибку? Выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter
){kind=link}
){kind=link}