«Можно работать лучше». Шесть ответов главного следователя Воронежской области

Руководитель регионального СКР Кирилл Левит в интервью корреспонденту РИА «Воронеж» объяснил причины трудностей расследования дел против врачей и чиновников, рассказал, как ведомство борется за безопасное детство и почему домашние аресты для убийц скоро могут стать в судах нормой.

Почему с таким трудом идут коррупционные расследования?

– Раскрытие запутанных коррупционных схем – трудоемкий и сложный процесс. Поэтому в большинстве дел о взятках фигурирует один эпизод, на котором коррупционера поймали с поличным. К ответственности зачастую привлекают должностных лиц незначительного уровня, и речь идет о небольших суммах. При расследовании уголовных дел данной категории мы полностью зависим от разработок оперативных сотрудников. Есть хорошая разработка, будет и результат, как в истории с региональным управлением Госавтодорнадзора. Сработали эффективно благодаря новому уровню доверия внутри системы правоохранительных органов региона. Осенью 2014 года мы с руководителями воронежских силовых ведомств собрались и глубоко проработали вопрос борьбы с коррупцией. Стали применять новые формы и методы работы, обмениваться информацией на более ранних стадиях. Поэтому и получилось выявить и задокументировать сложную коррупционную схему.

«Дело руководителя Госавтодорнадзора» – подтверждение тому, что можно работать лучше. Если все сложится, то речь может идти об организованной преступной группе, состоящей из 15 человек. По версии следствия, группа с осени 2014 года занималась поборами с водителей большегрузного транспорта на территории блокпостов вокруг Воронежа. Преступные доходы концентрировались у организатора группы, который имел непосредственный контакт с руководством управления.

Почему стали возможны домашние аресты убийцам?

– Домашний арест не наказание, не кара, а реальная изоляция от общества. С этой мерой пресечения связана целая система ограничений. Нельзя не учитывать, что домашний арест решает проблему перенаселенности следственных изоляторов, на которую часто жалуются как на нарушение Конвенции о правах человека. Пока неизвестно ни одного случая, чтобы человек совершил новое преступление, находясь под домашним арестом. Вряд ли кто-то захочет менять свою квартиру на изолятор.

Человек должен отбывать наказание, когда он признан виновным судом. Следствие не лишено определенной субъективности. Нельзя отрицать, что у следователей зачастую прослеживается обвинительный уклон. К сожалению, бывают и ошибки. Домашний арест – своеобразная страховка от них. Одно дело, когда человек проведет несколько месяцев дома и ему принесут извинения за ошибку, другое дело, когда он помещен в следственный изолятор.

У меня в практике была ситуация, когда пришлось освобождать невиновного человека. В мои руки попало дело «рязанского маньяка», который признался в убийстве. За него уже отбывал срок другой мужчина. За неделю работы мы подтвердили вину преступника. Я лично освобождал из-под стражи невиновного, который находился в местах лишения свободы к тому времени 2,5 года. На всю жизнь запомнил его глаза – они были абсолютно пустые. Я говорил какие-то слова о том, что мы разобрались, принес извинение. Ему было все равно, жизнь у него сломалась, он сам сломался. Глаза того человека до сих пор всплывают передо мной, когда мы сомневаемся в виновности подозреваемого, думаем просить об аресте для него или нет

Мы должны привыкать, что домашний арест как мера пресечения будет развиваться и дальше. Наша задача - бороться не с домашними арестами, а с сокращением сроков расследований. Тогда время домашнего ареста будет засчитываться в реальный срок наказания по минимуму.

Что касается конкретной истории с Эдуардом Ельшиным, мы настаивали на продлении обвиняемому срока содержания под стражей. Прокуратура нас поддержала, однако суд решил по-другому. В обществе существует мнение, что зло должно быть наказано здесь и сейчас, но мы как юристы не имеем права говорить, что это зло, - называть человека преступником до приговора суда.

Дойдут ли до суда дела о смертях пациентов воронежских больниц?

– В историях о смерти пациентов невозможно решить вопрос о наличии или отсутствии в действиях врачей состава преступления без проведения предварительного расследования, в рамках которого в обязательном порядке следователи назначают судебно-медицинские экспертизы. Зачастую после проведения экспертизы в воронежском областном бюро СМЭ со стороны родственников потерпевшего ставится вопрос о несогласии с ее выводами. Та же область, врачи одни и те же, поэтому есть некие подозрения в предвзятости. С учетом этого опыта мы стараемся сразу назначать экспертизу в других регионах в экспертных учреждениях того же уровня, что и наше бюро СМЭ.

Вина врачей устанавливается, исходя из собранных по уголовному делу доказательств: проведенных допросов свидетелей, осмотров медицинских документов и других следственных действий. Сложность в расследовании данной категории дел заключается в том, что в случае несогласия потерпевших с результатами судебно-медицинских исследований (а опыт показывает, что большинство не соглашается), мы вынуждены назначать экспертизы в ФГБУ «Российский центр судебно-медицинской экспертизы» Минздрава соцразвития России. Но тут сталкиваемся с другой проблемой – учреждение располагает весьма ограниченными возможностями по производству экспертиз, поскольку в ФГБУ «РЦСМЭ» назначают экспертизы со всей России. При этом в первую очередь центр является учреждением науки, выполнение судебно-медицинских экспертиз не является его основной задачей. Из-за этого сроки исследований затягиваются на полтора-два года. По одному из воронежских уголовных дел назначена экспертиза в середине 2014 года, и она до сих пор не принята к производству. Поэтому получается, что, пока идет расследование уголовного дела, гарантированно истекает двухлетний срок давности привлечения к уголовной ответственности. Даже если мы получим заключение, которое подтвердит вину врачей, единственным решением, которое возможно в этой ситуации, станет прекращение уголовного дела по нереабилитирующим обстоятельствам.

В последние полтора года следователи все чаще возбуждают дела о смерти пациентов. В Россоши разбираются в причинах гибели пожилого пациента с кардиостимулятором на МРТ. В Бутурлиновке расследуют смерть девочки, которую лечили от ветрянки, а скончалась она от рака. В той же Бутурлиновке родственники пациента, отсудившие у больницы 750 тыс. рублей, настаивают на привлечении к уголовной ответственности поставивших неверный диагноз врачей. В Новохоперске расследуется дело, когда от кровотечения умерла 7-летняя пациентка после отказа перевезти ее в Воронеж.

В СУ СКР по региону связывают рост дел о смерти пациентов с новым пониманием у граждан системы страховой медицины. Люди осознали, что она предполагает определенный уровень ответственности, в том числе материальной – медицинских учреждений и непосредственно тех врачей, которые организуют лечение. Кроме того, следователи досконально разбираются в каждом случае смерти ребенка, в том числе в больнице.

Ответят ли чиновники из опеки за гибель детей на пожарах?

– За зиму 2014-2015 годов в Воронежской области на пожарах погибли семь детей. Все факты вопиющие. Мы разбираемся в каждом из трех случаев. Дети находились в социально неблагополучных семьях, которые стояли на контроле у органов системы профилактики. Поэтому, помимо дел о смерти детей, нашими сотрудниками были возбуждены уголовные дела по халатности. По результатам их расследования будет дана правовая оценка действиям должностных лиц, отвечающих за проведение профилактических мероприятий.

Мы столкнулись с тем, что комиссии по делам несовершеннолетних работали абсолютно формально и на уровне области, и в районных подразделениях. Во всех трех случаях дети и их родители находились в зоне риска, за ними обязаны были пристально наблюдать. Вместе с тем на деле контроль оказался поверхностным.

С уголовно-правовой точки зрения виновными в гибели детей окажутся один - двое. Но чисто по-человечески виноваты все, кто должен был следить за благополучием несовершеннолетних. Расследовать уголовные дела о неисполнении обязанностей сотрудниками органов системы профилактики крайне сложно, так как законодательство, которое регулирует их работу, противоречиво и запутано. Проблема в том, что соблюдением прав детей занимается не один орган, а несколько. Вот и получается, что у «семи нянек дитя без глазу».

Нам не нужно, чтобы массово возбуждались дела о халатности. Нам важно, чтобы дети не попадали в такие ситуации. Мы не только расследуем, но и работаем над предупреждением таких трагедий, помогаем пострадавшим детям. Особенно радует, что у нас в этих вопросах полное взаимопонимание с губернатором и департаментом образования и молодежной политики. Открылся региональный мониторинговый центр психолого-педагогической помощи пропавшим и пострадавшим детям. Специалисты Центра помогают психологам-педагогам работать с детьми, а следователям наладить такой контакт с пострадавшим, чтобы не травмировать его дополнительно.

В россошанском селе Копенкино в декабре 2014 года вместе с матерью сгорели двое детей. Долгое время семья состояла на учете в Кантемировском районе. Мать, которая злоупотребляла алкоголем, готовили к лишению родительских прав. Когда семья переехала, члены комиссии по делам несовершеннолетних в Кантемировке попросту сняли семью с учета, не направили в Россошь никакой информации. В Россоши до трагедии семья жила год, и ни у кого не возникло вопросов, что за люди приехали, хотя все признаки социального неблагополучия были налицо.

В Верхней Хаве в феврале 2015 года на пожаре погибли трое детей и их 18-летний брат. Мать выжила. За несколько дней до трагедии семью проверяли представители органов системы профилактики. В акте написали, что признаков социально опасного положения нет. К тому времени в доме было обрезано электричество. Единственным источником света в доме стали свечи, из-за которых дети и погибли.

На пожаре в марте 2015 года в новоусманском селе Рогачевка соседи вытащили из горящего дома троих взрослых и двух малышей. Через несколько дней 4-летний мальчик умер в больнице, его 2-летняя сестра получила ожоги. Пожар начался из-за непотушенной сигареты – взрослые после выпивки курили. Как выяснили следователи, детей давно надо было забрать у пьющей 27-летней матери. Ее уже лишили родительских прав в отношении троих детей, после чего она родила еще двух. До трагедии малыши жили впроголодь, в ужасных условиях, но их оставляли в семье.

Что происходит с громкими, но нераскрытыми делами?

– Раньше специалисты были вооружены лишь дактилоскопическим порошком, а доказывание в основном сводилось к биологической экспертизе, которая давала только разницу резус-факторов и группы крови. Папиллярный узор пальцев в большинстве случаев оказывался непригоден к идентификации. На данный момент следствие располагает широкими возможностями криминалистического доказывания вины человека. У нас есть возможность проведения генетической экспертизы, которая дает практически стопроцентную гарантию при идентификации преступника, если он пойман. Кроме того, генетическая экспертиза предоставляет массу других возможностей: выяснить пол лица, регион его проживания, расовую принадлежность. Имея генотип с места происшествия, мы определяем направление расследования – то, чего раньше были лишены. Помимо отпечатков пальцев при правильном их снятии, назначаем исследование потожировых выделений пальцев – ту же генетику. Однако никто не отменял и оперативное сопровождение следствия, когда нужно искать человека.

Делами, где нужно «искать человека», стали два громких преступления – убийство продавщицы в центре Воронежа в октябре 2014 года и майское нападение на дом председателя сельхозпредприятия в таловском селе Александровка Алексея Коновалова, во время которого грабители убили хозяина.

По словам Кирилла Левита, по обоим делам об убийствах у следователей есть наработки и понимание, куда двигаться. Есть надежда, что их удастся раскрыть.

Следователи работают в тесном взаимодействии с криминалистами и уголовным розыском ГУ МВД России по Воронежской области, некоторые дела, совершенные в условиях неочевидности, удается раскрыть не сразу, а через некоторое время. По статистике, в регионе в первом полугодии 2015 года раскрыто 97,8% убийств и 96,1% дел о причинении тяжкого вреда здоровью, повлекшем смерть потерпевших.

Как остановить текучку кадров в СК?

– Действительно, с кадрами сложная ситуация по всей стране. Сейчас у каждого руководителя следственного отдела по пять-шесть молодых следователей, и уделить должное внимание каждому невозможно, так как поставлено много других задач. Работа следователя тяжелая, связанная со стрессами, иногда ночная и без выходных. Не всякий может выдержать – тем более без жизненной мудрости и опыта.

Ребятам нужна мотивация. Что касается материальной заинтересованности – мы с вами понимаем, что живем в эпоху кризиса, поэтому возможности у нас небольшие. Я считаю, что стоит создавать мотивацию моральную. К нам в следствие приходят разные люди, но остаются особенные. Те ребята, которые искренне верят в справедливость и хотят помочь людям. К сожалению, мы как руководители нередко уделяем мало внимания психологической поддержке этих стремлений. Начинаем требовать от молодого сотрудника выполнения статистики, не объясняя, – зачем все это. Поэтому нужно говорить, объяснять, работать так, чтобы наши действия соответствовали той мотивации, с которой молодые ребята и девчонки приходят к нам на работу. Если наши слова и действия будут совпадать, произойдет качественный профессиональный рост – люди останутся с нами.