Пока в России спорят о пределах интерпретации классики, воронежский Камерный театр показывает «неклассическое» прочтение Пушкина. Спектакль «Борис Годунов» – первая большая премьера на новой сцене Камерного театра – состоится в Воронеже в пятницу, 17 апреля. Эскиз спектакля воронежцы увидели еще осенью и тогда вряд ли могли себе представить, как будет выглядеть его окончательная редакция. В интервью РИА «Воронеж» режиссер Михаил Бычков не только рассказал о своей новой постановке, но и затронул тему непростых сегодня отношений между властью и театрами.
Фото — Алексей Бычков
– Камерный театр разместил анонс о том, что не претендует на хрестоматийное прочтение текста Пушкина. Как вы думаете, насколько такие меры предосторожности могут уберечь от недовольного зрителя, которому в сложившейся ситуации только дай повод к чему-то придраться?
– Конечно, такое уточнение – это отклик на тот странный и, честно говоря, кошмарный период, который мы сейчас переживаем. Я имею в виду процессы, происходящие в околокультурном пространстве, когда искусством пытаются управлять, когда искусство пытаются встроить в некую контролируемую систему, когда искусство пытаются чему-то подчинить. Причем для любого здравомыслящего человека очевидно, что это просто манипуляция общественным вниманием, попытка отвлечь людей от каких-то реальных проблем в социально-экономической сфере, переключить их на очередных врагов, которыми в данном случае уже объявлены не бандеровцы, не американцы и даже не пятая колонна, а художники-«извращенцы».
Фото — Алексей Бычков
Несмотря на то, что время действительно грустное, и некие маргинальные СМИ и объединения тоже действуют в тренде этой «охоты на ведьм», в общем и целом, мне кажется, у нас очень здоровый, образованный, продвинутый город, в котором более 20 лет существует такой непростой, неразвлекательный, неиллюстративный театр, как Камерный. Причем все эти годы существует при повышенном зрительском интересе и в ситуации перманентного аншлага. Поэтому я абсолютно уверен, что для многих тысяч наших зрителей это будет еще один повод прийти в Камерный театр и сверить собственные ощущения жизни, времени, каких-то острых проблем, которые все мы переживаем, с тем, как эти проблемы, жизнь и время трактует их театр.
– Такого рода предупреждения на афишах – это единственное на данный момент средство, с помощью которого театр может защититься от прихода на спектакль излишне консервативного зрителя?
– Я не против того, чтобы излишне консервативный зритель к нам приходил. Главное, чтобы он точно понимал, что, если хочет еще раз прослушать полный текст трагедии Александра Сергеевича Пушкина, то ему лучше купить аудиокнигу или разыскать где-то полную запись какой-нибудь постановки «Бориса Годунова» 40-50-летней давности. Если же любому зрителю, в том числе и консервативно настроенному, все-таки важно или хотя бы просто любопытно соотнести вечный пафос и дух пушкинского произведения с очень конкретными сегодняшними, преходящими реалиями, то для этого есть такое преходящее искусство, как театр, которое сегодня одно, а завтра другое. И сегодня я ставлю «Бориса Годунова» так, а через 5 лет, уверен, поставлю его по-другому. И зритель, на которого ориентируется Камерный театр, понимает, что не существует какого-то одного, «правильного», канонического прочтения или способа постановки. Это всегда связано и с индивидуальностью художника, и с индивидуальностью исполнителей, и со временем. На самом деле пока еще все не так страшно, чтобы действительно всерьез и на абсолютно всех рекламных и информационных носителях размещать это предупреждение. Но мы пробуем, поскольку, наверное, справедливо была поднята эта тема: «Если вы собираетесь ставить не канонически, то хотя бы предупреждайте об этом!»… Хотя это дикость! Никто и никогда канонически не ставит. Что такое канонически? Это как?
Фото — Алексей Бычков
– Воронежский Камерный театр пока ставил только один спектакль по Пушкину – «Моцарт, Сальери и Смерть». Было ли сложно работать с текстом «Бориса Годунова»?
– У Камерного театра и у меня лично, как у его художественного руководителя, давняя тяга, интерес, вкус к поэтическому слову, в том числе к драматургии, написанной в стихотворной форме. Именно «Береникой» Расина открывался Камерный театр, для многих этапным и ярким было наше прочтение лермонтовского «Маскарада». И «Моцарт и Сальери», и набоковская «Смерть» написаны стихами, «Электра и Орест» Еврипида – это настоящий античный гекзаметр. Но, конечно, по сравнению с Расином и Еврипидом Пушкин всегда был нам гораздо ближе.
Вы знаете, что «Борис Годунов» уже был показан на сцене Камерного театра – прошлой осенью, когда мы вселялись в новое здание и решали для себя вопрос, какие слова первыми прозвучат на нашей сцене. Во многом, мне кажется, счастливую жизнь Камерного определило то, что когда-то он открылся «Береникой» Расина. Нам показалось, что было бы здорово, если бы новый этап биографии театра начался со слов Пушкина. Поэтому мы сыграли эскиз спектакля «Борис Годунов» – в абсолютно современных костюмах, практически на пустой сцене без декораций, то есть сыграли в чистом виде пушкинское слово. Хотя это, конечно же, была уже композиция, не все сцены «Бориса Годунова» вошли в нашу редакцию – не потому что невошедшие хуже или художественно менее ценные, а просто потому, что они не вписывались в ту концепцию, которую я как постановщик сформулировал для себя в общении с этим материалом.
Фото — Алексей Бычков
– Вы сказали, что первые слова, которые прозвучат со сцены театра, очень важны. Какой вектор отныне задается Камерному театру постановкой «Борис Годунов»?
– Смею надеяться, что Камерный останется театром, который говорит правду, критически анализирует – в творческой, конечно же, форме – окружающий мир и работает на то, чтобы сердца и умы публики оставались открытыми, свободными, непредвзятыми, ничего не принимающими бездоказательно, на веру. Камерный останется театром для зрителей, которые предпочитают не «сон золотой», а свободу и достоинство.
Фото — Алексей Бычков
– Несмотря на то, что ваш эскиз вышел до бума «Борисов Годуновых» на сцене, нет ли у вас опасения, что сейчас этот спектакль автоматически попадает в некий контекст, который немного изменяет его звучание?
– Это факт, так уж сложилось. Я не первый раз наблюдаю странную закономерность, когда в разных театрах страны вдруг подряд начинает идти та или иная пьеса. И то, что наступило время «Бориса Годунова», – это лишнее свидетельство того, что при всем субъективизме нашего дела, я имею в виду искусство театра, оно все-таки происходит из объективной реальности. И что-то в окружающей нас жизни определяет то, что на поверхность, на первый план выходят такие произведения, как «Борис Годунов» Пушкина.
Я не знаю всех постановок по «Борису Годунову», которые к этому моменту уже вышли. Я знаю твердо о спектакле Петера Штайна в театре Et Cetera и о спектакле Константина Богомолова в театре «Ленком», но ни той, ни другой постановки пока не видел. Мне будет очень интересно, если наш спектакль вступит в реальный диалог – возможно, даже конфликтный и полемический по содержанию либо эстетике – с этими двумя громкими работами. Мне будет интересно, если нас будут сравнивать, противопоставлять, но ничего опасного, тревожного или страшного я в этом не вижу.
Фото — Алексей Бычков
– Раз время требует «Бориса Годунова», значит, эта постановка – в какой-то степени и гражданское высказывание, не только художественное?
– Может быть, это покажется высокопарным, старомодным, а кому-то, может, даже нескромным: я никогда внутренне не отделял свою позицию художника от позиции гражданина и во всем, что я делал много-много лет, конечно, есть я-человек, я-гражданин, я-мужчина, я-художник.
Фото — Алексей Бычков
– Что в спектакле осталось от Пушкина? Кроме текста, конечно же.
– Мне кажется, что от Пушкина, и от Бычкова тоже, в этом спектакле осталась прежде всего любовь к России. Мне кажется, что Александр Сергеевич очень любил свою страну – при этом никогда не был придворным поэтом и никогда никого творчески не обслуживал. «Борис Годунов» недаром многие годы был запрещен к постановке на сцене и создавался без оглядки на власть, на цензуру, на консервативное большинство. Мне кажется, этот пушкинский дух, базирующийся на любви к своему отечеству, в спектакле сохранен. Во всяком случае, для меня как для постановщика это принципиально важно. Просто любовь может выражаться по-разному, можно сказать: «Я люблю тебя, Россия, дорогая моя Русь», – а можно, как Пушкин, написать комедию о настоящей беде Московскому государству и вообще ни разу не произнести слово «любовь». Но тем не менее этому, может быть, самому русскому из российских поэтов, художников, деятелей искусства, я уверен, была важна наша страна, и он, конечно же, мечтал о лучшем будущем для России и для этого работал, для этого творил. Я разделяю позицию нашего «солнца русской поэзии» и постарался этот авторский пафос сохранить и сделать так, чтобы он зазвучал сегодня как можно яснее и пронзительнее.
){kind=link}
){kind=link}