В Воронежском театре оперы и балета с 19 по 27 октября проходил фестиваль, посвященный юбилею творческой деятельности легенды мирового балета Владимира Васильева. В течение недели на сцене Оперного шли показы балетов и хореографических вечеров в постановке мастера.
Владимир Васильев рассказал корреспонденту РИА «Воронеж», как ему работалось в Воронеже, как он относится к современной хореографии и что для него было главным при выборе ролей.
– Сегодня Воронежский оперный театр – единственный в стране, в репертуаре которого есть пять ваших спектаклей. Как так получилось? И действительно ли отношения с нашим городом для вас особенные?
– Всегда приятно приезжать туда, где тебя ждут и любят. И обычно эта инициатива исходит от руководителя. Именно так было и в моем случае. В 2006 году директор Воронежского оперного театра Игорь Непомнящий позвонил мне, и его слова были столь страстными и убедительными, что я согласился приехать и поставить «Золушку». С этим балетом театр сразу поехал на гастроли в Америку. Опыт оказался столь удачным, что наше сотворчество продолжилось на протяжении следующих семи лет. И я поставил здесь пять спектаклей. Я благодарен и Алексею Васильевичу Гордееву за его внимание к нашим работам и помощь, которая так важна в театре.
– На Платоновском фестивале в 2013 году вы провели в Воронеже творческую мастерскую, результатом которой стал вечер современной хореографии по текстам Андрея Платонова. Расскажите, как вы «приручали» эти тексты, как вместе с молодыми хореографами искали танцевальный язык для их воплощения на сцене?
– Идея сделать современные постановки по творчеству Андрея Платонова родилась в Воронеже после просмотра одного из спектаклей современной хореографии привезенной сюда труппы из Франции. Это был бессюжетный балет с невнятным хореографическим исполнением. Мне подумалось: почему мы так мало уделяем внимания своим отечественным современным хореографам, но готовы стелить красную дорожку любому приглашенному «оттуда»? Поэтому и назначением этой мастерской было привлечь внимание к своим талантам, дать им возможность ставить. И не просто ставить, а взять великую литературу, которая всегда обогащает любой вид театрального искусства. И произведения Платонова, и музыку к ним выбирали сами хореографы, равно как и создавали хореографический текст. Я только иногда направлял их устремления или давал советы, чтобы атмосфера героев и мира Платонова жила в их работах. Это главное. Я собрал их мини-балеты в единый спектакль, объединил текстом самого Платонова, сделал эскизы для мультимедийного сценографического решения. И, по отзывам критиков и зрителей, нам это удалось. Платонов начал жить и в современной балетной пластике.
– Сегодня contemporary танец (современный сценический танец, в основе которого – техника импровизации, движения, заимствованные из джаз-танца, йоги, восточных единоборств. – Прим. РИА «Воронеж») набирает большую популярность. Молодые хореографы в ваших творческих мастерских тоже работают скорее с этим стилем, чем с классическим балетом. Как вы относитесь к этому направлению? Не было ли у вас желания поставить спектакль в стиле contemporary?
– Я видел очень много contemporary в своей жизни и в Америке, и в Европе. Это же не сейчас, а очень давно началось. Я видел замечательные образцы этого стиля и не очень. Contemporary – это одно из множества направлений современного танца, не лучше и не хуже других. Мне кажется, так и надо к этому относиться. Когда это талантливо сделано, мне это нравится. Но, по правде сказать, я вижу это не так часто. Я не люблю бессмыслицы. А в этом виде часто представляется некий непонятный «поток сознания», при этом претендующий на недосягаемость понимания для простого смертного. Ну просто как у Моруа: «А вы видели, как течет река?». Кто не читал его рассказ «Рождение художника» – советую. Сразу многое поймете про некоторые примеры современного искусства. Что касается моего собственного творчества, это не мой стиль.
– В воронежском Камерном театре недавно появилась танцевальная труппа. Вы видели ее спектакли? Что вы вообще думаете о том, что танцевальная труппа, занимающаяся contemporary, появляется под крышей драматического театра, а не музыкального?
– Я не видел новую танцевальную труппу при Камерном театре. Но я за то, чтобы танец появлялся везде, под любой крышей. Конечно, важно, как и что они делают, ради чего. Прекрасно, если в драматические спектакли вводится танец. Я в свое время инициировал класс ритмики в Ленкоме после того, как поставил там всю хореографическую пластику для известного мюзикла «Юнона и Авось» в постановке Марка Захарова. Помню, как интересно было работать с невероятно пластичными Николаем Караченцовым и Александром Абдуловым. Вообще в Ленкоме сейчас многие актеры – танцующие. Это очень помогает на сцене и дает больше возможностей при постановке современных спектаклей.
– Каковы, на ваш взгляд, перспективы развития классического балета в России? Это умирающее искусство, постепенно уступающее место более современным вещам, или вечная классика, которая никогда не уйдет?
– Я, конечно, не предсказатель, но уже много раз говорил, что, по-моему, классика – на то и классика, что она на все времена и для всех. Это элитарное искусство в том смысле, что не все им могут заниматься, в отличие, скажем, от более демократичного современного танца. В классике строгие требования к исполнителю, его способностям и технике.
– Часто от оперных и балетных артистов можно услышать, что роль для них – не роль, а партия, набор технических характеристик, так как это музыкальный театр, а не драматический, где есть глубокая проработка образа. Вы согласны с этим?
– Всех великих исполнителей – и оперных, и балетных, – которых я видел в своей жизни, а видел я немало, отличало не только великолепное владение голосом или своей физикой, но и высокое актерское мастерство на сцене. Без образа нет искусства, а есть лишь упражнения. Техника – это необходимая база, которой должен владеть большой артист в совершенстве, а создание художественного образа, характера – смысл профессии любого актера. Именно этому я стараюсь учить тех, кто хочет услышать.
– Вас часто спрашивают о ролях, ставших для вас любимыми или знаковыми, а вы всегда отвечаете, что их было слишком много, чтобы выделить что-то одно. А может быть, были роли, которые запомнились вам тем, что были, наоборот, не вашими, никак не удавались вам, не приручались? Что это были за партии и почему они такими оказались?
– В моей жизни артиста балета было множество ролей, которые мне очень дороги: и героические, и лирические, и комедийные, и трагедийные. Но с молодости во мне кипела энергия, эмоции часто выплескивались через край. Поэтому танцевать только ради танца, ради красоты чистых линий было для меня не так интересно. Такими ролями для меня были, например, Юноша в «Шопениане», Голубая птица в «Спящей красавице». Эта условность меня тяготила, мне хотелось жизни, хотелось танцевать роли, где есть, что актерски сыграть, где есть характер. Еще в школе я думал, что буду характерным танцовщиком – так мне нравились эти роли. Но встреча с великими мастерами классического танца – Улановой, Ермолаевым – повернули меня к классике. Именно мои учителя научили меня в любой роли искать свое решение образа. Нужно просто уметь находить такие штрихи и нюансы, чтобы вдохнуть в них жизнь и дать характер любому твоему герою. Поэтому, наверное, все мои роли в чем-то отличались от исполнения их другими артистами.
– Что для вас интереснее – выступать в качестве артиста на сцене или работать хореографом?
– Для меня работа хореографа – продолжение моей артистической жизни на сцене. Еще когда танцевал сам, я никогда не повторял точно все так, как делали до меня другие – всегда придумывал что-то новое. Пример тому – мой Базиль в «Дон Кихоте», в котором я много нового сделал, и эта версия теперь идет как каноническая по всему миру. И при постановке почти со всеми хореографами я предлагал какие-то свои варианты танца. Я и когда сочиняю танцы, всегда сначала вижу, как бы я это сделал сам, а потом уже примеряю на других исполнителей. И тогда уже становится понятно, подходит это для конкретного артиста или нужно что-то другое. Так что эти две профессии, артиста и постановщика, для меня неразрывны – и обе любимы и интересны.
){kind=link}