Большой террор. Воронежский пенсионер: «За что расстреляли отца, узнал спустя 70 лет»

РИА «Воронеж» продолжает спецпроект о Большом терроре 1937-1938 годов. Журналисты и эксперты проекта рассказывают, как воронежцы пережили самые кровавые годы сталинского режима, о жертвах и палачах, об отношении нынешних поколений к событиям 80-летней давности.

Валерий Чекмарев, единственный на сегодня в Воронежской области человек, переживший довоенный сталинский лагерь, – отмечает 80-летие в пятницу, 24 марта. Его отца расстреляли, а девятимесячного Валеру с матерью отправили в лагерь. За что именно убили отца, он узнал только спустя 70 лет.

Накануне юбилея Валерий Чекмарев рассказал корреспондентам РИА «Воронеж» о трагедии своей семьи и о том, чего не сделало государство для репрессированных и их родных.

«Превратили народ в стадо»

– Мне 80 лет. Моя жизнь — моя история: переделать ее нельзя, но помнить надо. Многие сейчас не хотят знать о тех кровавых годах, когда людей парализовал страх, и вся страна стала огромным ГУЛАГом. В нашей стране все делалось для того, чтобы превратить народ в иванов, не помнящих родства. А помнить-то нужно! Чтобы понять: никакие исторические эксперименты с самыми благими намерениями не стоят несчастья даже одной семьи. Моей семьи, – уверен Чекмарев.

Валерий до сих пор помнит свое большое детское горе. Ему было пять лет. В детсад, открывшийся после освобождения Воронежа, привезли подарки от союзников – американские курточки, платья, обувь. Но главное – шоколадные батончики в ярких блестящих обертках – такое многие видели впервые.

– Я стоял вместе со всеми в очереди и подпрыгивал от нетерпения. Но воспитатель взяла меня за плечи, и отодвинула в сторонку: «А тебе не положено»… Это было большое детское горе. Я догадывался, что со мной что-то не так, но впервые мне так болезненно дали понять, что я не могу быть на равных со всеми, что я другой – сын «врага народа», – рассказал пенсионер.

Валерий Чекмарев живет возле Юго-западного рынка, в тесной квартире типовой многоэтажки. Живет один – так получилось. Есть две дочери, три внука и даже один правнук. Но заходят редко – у всех своя жизнь.

– Родителей реабилитировали. А толку-то?.. Государство оценило их и мои страдания, как репрессированного, в 700 рублей в месяц – такова компенсация пострадавшим от произвола тоталитарного государства в Воронежской области. В районах области выплаты и того меньше, а в Москве – 7 тысяч рублей. Дело не в деньгах – просто хочется понять логику. Почему власти так по-разному оценили наши страдания? И почему именно во столько, – задается вопросом Чекмарев.

Однажды бывший репрессированный попал на встречу с депутатом Госдумы. И задал ему этот вопрос. Спустя время получил по почте красивый конверт с письмом, где выражалась благодарность за вопрос. Также в конверт были вложены три новенькие сторублевки.

Японский шпион

Валерий Чекмарев гордится своими предками-дворянами, а в 1930-х такое происхождение сулило много неприятностей.

Его отец, Лев Чекмарев, рос в семье инженера на железной дороге, и тоже стал мостостроителем.

Московско-Киевская железная дорога, где долгие годы трудился Лев Чекмарев, в 1930-е пережила четыре волны расстрелов комсостава. Старший инженер службы пути в Калуге Чекмарев попал во вторую волну. Валерий тогда только родился.

– Отца увели под утро, оставив в квартире следы страшного погрома. От потрясения у мамы пропало молоко. Уже через день ее вместе со мной выбросили из дома на улицу. Нас приютил кто-то из знакомых железнодорожников. Это был отчаянный шаг – протянуть руку помощи семье «врагов народа», – говорит пенсионер.

Спустя 70 лет Валерий нашел в архиве материалы «дела» отца. Мамы к тому времени уже не было в живых. Cо старшей внучкой Наташей он побывал на могиле отца – на территории Донского монастыря в Москве, где также похоронен автор «Архипелага ГУЛАГ» Александр Солженицын.

– Я читал выцветшие строчки и видел папу – морально убитого, измученного и безразличного ко всему. Своими «признательными» он подписал смертный приговор не только себе, но и своим коллегам, – говорит Чекмарев.

Дело Льва Чекмарева – это 230 страниц. Обвинение – по знаменитой «политической» контрреволюционной 58-й статье.

– Отец признал себя виновным в том, что состоял членом контрреволюционной диверсионной организации и проводил разрушительную деятельность в путевом хозяйстве дороги, – рассказывает пенсионер.

Своими вредительскими способами производства путевых работ, обманом и подложными документами (при составлении актов приемки) я довел путевое хозяйство на ряде участков дороги до состояния явно опасного для движения поездов

Из признательных показаний Льва Чекмарева

В «Архипелаге ГУЛАГ» Александр Солженицын описывает 31 вариант работы дознавателя, моральные и физические истязания: допросы ночью, грубая брань, унижение, запугивание, игры на привязанности к близким, воздействие звуком и ярким светом, многосуточное стояние, бессонница, голод, битье, взнуздание («ласточка»).

– Не знаю, что из этого дикого набора применялось к моему отцу. Но очевидно, что применялось. В вину ему вменили участие в контрреволюции, троцкизме, шпионаже, диверсиях, терроризме, работе на японскую разведку, – вздыхает Валерий Чекмарев.

Военная коллегия Верховного суда СССР 19 ноября 1937 приговорила Льва Чекмарева к высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией имущества. Приговор привели в исполнение в тот же день.

В 1956 году Льва Чекмарева полностью реабилитировали той же Военной коллегией – «за отсутствием состава преступления».

Не донесла – в ссылку!

Через несколько месяцев после ареста, в январе 1938-го, Евгению с младенцем под конвоем посадили в поезд и отправили в лагерь. Ее вина состояла в том, что не донесла на мужа. Благодаря ребенку женщина избежала самой страшной участи – тюрьмы и пыток.

– Маме сказали, что везут к мужу. А привезли на станцию Явас, что в 20 километрах от Потьмы, – в известные Темниковские лагеря. Здесь зачитали приговор: «Восемь лет строгой изоляции – как членам семьи изменника Родины…» – рассказывает Чекмарев.

У молодой женщины началась тяжелая астма – она уже не могла передвигаться самостоятельно. Как вспоминали ее солагерницы, в лагерь она въехала «как боярыня Морозова» – на дровнях.

Через две недели жизни в лагере Валерик простудился и тяжело заболел: кашлял и температурил восемь месяцев. Из-за дизентерии он уже не вставал. Ребенка отправили к родным. В подкладку его пальтишка зашили записку с адресом женщины, у которой тоже был младенец, и она делилась с Валериком грудным молоком. Кормилица была женой председателя ЦИК Таджикистана. Благодаря «освобожденному» малышу – ее родные узнали, где она. Записка с адресом до сих пор хранится у Чекмарева как реликвия.

Ребенка привезли бабушке и сестре мамы в Воронеж.

С тех пор у него две мамы: тетя, которая его растила, и та, которая слала ему из далекой Мордовии письма-треугольнички.

У Валерия Чекмарева хранится книжка из шести картонок, соединенных цветным шнурком. На обложке надпись чернилами: «Валерику ко дню рождения 24/III-44г». Книжку ему на день рождения из лагеря прислала мама – это самый дорогой подарок в его жизни.

Картинки сделаны карандашом – Барбос, Зайка, Мишка, Хрюшка. Под каждой картинкой четверостишье. Стишки сочинила мама, рисунки сделал кто-то из солагерниц. Чтобы послать сыну этот «самиздат» Евгении Чекмаревой приходилось вдвое перевыполнить норму.

Лагерная жизнь для мамы Евгении Чекмаревой, выросшей в роскошном доме в Петербурге, стала тяжелейшим испытанием. Ее отец был крупным чиновником, Евгения жила в роскошном доме, у нее были гувернантки, семья имела родовое имение в Орловской губернии с конезаводом.

В лагере Евгения, как и все, ела лагерную баланду, жила в бараке, спала на нарах, семь дней в неделю по 12 часов в сутки шила армейское обмундирование. По ее ощущению, таких, как она, было полстраны.

«Потеминские лагеря», входившие в систему ГУЛАГа, – это восемь исправительно-трудовых колоний, где содержались «особо опасные государственные преступники» – более 14 тыс. человек, по состоянию на март 1953-го.

Евгения вышла на свободу в феврале 1946-го. Вернувшемуся из школы Валерию дверь открыла незнакомая женщина.

– Она спросила, ты знаешь, кто я? Я, не раздумывая, ответил: «мама». Я знал, что она должна вернуться. Мама меня обняла, ее слезы потекли по моим щекам. А я понять не мог, почему она плачет... – вспоминает Чекмарев.

Евгения Чекмарева потеряла в жизни все – мужа, здоровье, доброе имя. После освобождения жила на иждивении сестры, была инвалидом второй группы без пенсии. Из-за «плохой» биографии не могла трудоустроиться. Она знала три языка – английский, французский, немецкий: подрабатывала репетиторством и техническими переводами.

В январе 1954-го женщина поехала в Москву, чтобы хлопотать о своей реабилитации. Подала заявление в Верховный Совет СССР – в сентябре ее реабилитировали, но сообщили об этом спустя год.

– Мама оказалась очень сильным человеком. Знавшая роскошь великосветских балов и потерявшая в жизни все, она, никогда не жаловалась. Никого не ругала – ни людей, ни власть. Меня учила «не распускать нюни». Она дожила до 94 лет, – говорит Чекмарев.

«Не снял шапку на похоронах Сталина»

Несмотря ни на что, отношение к Сталину у Чекмарева до сих пор неоднозначное. Он вырос в среде, где вождю поклонялись. Был обычным советским мальчиком.

На центральной площади Воронежа вместе с одноклассниками 9 марта 1953-го Валерий слушал трансляцию с похорон Сталина. Ему было 16 лет.

– По радио из Москвы транслировали траурный митинг. Красные флаги с лентами из черного крепа были приспущены. Кругом плакали, уставившись на черную тарелку радио. И вот, когда Юрий Левитан сообщил о вхождении траурной процессии в мавзолей, все сняли шапки. А я – нет. Боялся заболеть – день был холодный… И до сих пор не могу себе этого простить, – вспоминает дедушка.

Живи и помни

Валерий успешно закончил школу, получил высшее образование, больше 42 лет отработал на железной дороге, продолжив семейную династию.

В последние годы пенсионер увлекся семейной историей.

– Узнал имена своих предков с 16 века – до седьмого колена. 140 родственников – почти все дворяне с интересной и яркой судьбой, – гордится пенсионер.

Выйдя на пенсию, Валерий Чекмарев написал книгу о своей семье – «Одноколейка в «пятьдесят восьмую»... Одноколейка – одноколейная железная дорога: такие в СССР зачастую строили заключенные.

– Хочу, чтобы будущие поколения знали, какая судьба выпала их предкам. Как они разделили историю страны. Что было у них в жизни, что они потеряли и что нашли. Потомки пусть сами решают, хотят они знать об этом или нет, – считает Валерий.