12 декабря родился (и умер) японский режиссер Ясудзиро Одзу. Я мог бы пройти спокойно мимо этой даты, если бы не знал о ней. Но уж поскольку бросилась в глаза…
Казалось бы, все эти метания (вчера – финское, завтра – японское) не совсем оправданы. Такие нарекания и предположения были бы уместны, если бы мы говорили сугубо об этнологическом (если не сказать – зоологическом) подходе к кино. Но здесь речь идет в первую очередь о больших художниках, преодолевших и преодолевающих географические границы, отнюдь не в ущерб своей культуре. К тому же в мире кино все настолько причудливо переплетено…
Многие выдающиеся режиссеры современности признавали в Одзу своего учителя. В их числе – Джим Джармуш, Аки Каурисмяки, Аньес Варда, Виктор Эрисэ, Вонг Кар Вай и другие. Именно Одзу и еще двум «ангелам» кино – Трюффо и Тарковскому – Вим Вендерс посвятил свою нетленку «Небо над Берлином» и снял документалку «Токио-Га» о нем.
А ведь еще до 1951 года, когда «Расемон» Акиры Куросавы потряс европейского зрителя, никто за пределами Юго-Восточной Азии особо и не подозревал о существовании киношной Японии. И если Куросава быстро стал известен широкой аудитории, Одзу до сих пор остается достоянием киноманов и эстетов. Хотя фильмы у него очень простые и добрые (зачастую с щепоткой горечи). Всю свою жизнь он посвятил раскрытию нескольких тем: традиционные ценности и их постепенное разрушение, иллюзии и их неизбежный крах, перемены как удел человеческой судьбы.
Говорят, что японцы считают его самым японским режиссером, выразителем «истинно японского духа». И это более конкретное выражение, чем, к примеру, «американский образ действий» или «французский шарм», хотя бы потому, что Япония по-прежнему остро осознает свою «японскость». Несмотря на кажущуюся встроенность Страны Восходящего солнца в современную цивилизацию, западная культура остается тонким наслоением на азиатской. Сосуществование двух культур породило в японцах нечеловеческую целеустремленность и осознание собственной инаковости по отношению к людям Запада. Карьера многих художников, ученых, политиков демонстрирует следующий алгоритм: сначала неизбежный этап освоения всех, какие только возможны, западных понятий, а затем – неизбежный возврат ко всему японскому. И Одзу здесь – не исключение. Есть и более современный пример такого рода подхода – Харуки Мураками.
На раннем этапе творчества Одзу вменяли излишнюю социальность, конформизм, даже оправдание несправедливых социальных условий (это, например, когда он показывал следующую ситуацию: «напряженность в семье, потому что отец остался без работы в период кризиса; дети не могут понять, что ради получения нового места или возвращения на старое отцу приходится смотреть на начальника снизу вверх»). В более поздних лентах режиссер начал уделять больше внимания внутренним ограничениям (моральным принципам, чувству свободы), не позволяющим быть только пассивным участником социальных (в том числе – трудовых отношений). И за это ему, напротив, начали вменять мечтательность, оторванность от действительности. К чести Одзу надо сказать – он мало обращал внимания на отзывы критиков, всю жизнь оставался верен своей теме. Другое дело, что акценты, углы зрения он мог варьировать, немного смещать (хотя бы в силу внутренних изменений).
В тридцатые годы наблюдалось триумфальное шествие звукового кино по планете, в связи с чем многие мастера немого кино, не сумев приспособиться, перестроиться, оказались на свалке истории (на эту тему есть замечательная картина «Артист» 2011 года). В Японии тоже многие спешно перестраивались под новые установки. Одзу упрямо продолжал до 1936 года снимать Великое Немое (его первая зрелая работа «Родиться-то я родился…» / "Umarete wa mita keredo" снята в 1932 году). Надо отметить, что и на субтитры режиссер скуп, в связи с чем зритель больше внимания обращает на мимику, жесты, взгляд героев, какие-то трудноуловимые нюансы, обертона и находит там несравненно больше, чем в словах. Особое положение камеры (на уровне человека, сидящего на татами) – изобретение Одзу. Использованию пауз и монтажу Джармуш и Вендерс точно учились у него.
До России творчество Ясудзиро Одзу дошло только в 1999 году, когда прошла обширная ретроспектива, включившая в себя 33 картины. Всего же из 56 снятых японцем фильмов сохранилось 34.
В числе самых значимых его работа критики называют «Токийскую историю», «Позднюю весну», «Вкус сайры», «Плавучие водоросли» и «Родиться-то я родился» (и его римейк 1959 года «Доброе утро»).
12 декабря в рамках киноклуба «Книжного клуба Петровский» будет показан фильм «Родиться-то я родился».
Немного по сюжету. Типичный пригородный служащий живет в типичном доме с типичной женой и двумя сынишками десяти и восьми лет, которые вовсе не типичны. Они видят, как их любимый папа кланяется боссу, а потом валяет дурака, чтобы заслужить похвалу работодателя. Они хотят знать, почему он должен вести себя так, ибо сами могут легко поколотить сына босса.
Картина относится к жанру «семин-гэки» (жанр японского кино, в котором на экране реалистически показана жизнь низших и средних слоев общества).
Показ предварит лекция о творчестве Одзу, после фильма ожидается показ отрывков из документальной картины Вима Вендерса «Токио-Га» о великом японце.
){kind=link}