В центре нового выпуска спецпроекта «Воронеж иностранный» – 39-летний сириец Мохамад Абасс, который приехал из Дамаска в Воронеж в 1998 году. Здесь он поступил в Воронежский медицинский университет и выучился на врача-ортопеда. Сейчас доктор Мохамад лечит пациентов в Воронежской областной больнице, делает сложные операции. В столице Черноземья сириец нашел свою вторую половинку. Его жена Надежда работает в соседнем отделении врачом-ревматологом. Год назад у супругов родился сын Руслан. Для Мохамада ребенок – большое счастье. Когда он говорит о сыне, его лицо озаряет улыбка. Теперь после работы доктор быстрее спешит домой, чтобы увидеть малыша.
О медицинском образовании
– В моей семье я третий по счету доктор. Один из моих братьев – кардиолог, второй – стоматолог, я травматолог-ортопед, а мой самый старший брат – фармацевт. Как и многие студенты арабского происхождения, я приехал в Воронеж учиться в ВГМУ имени Бурденко. Почему именно сюда, а не в Москву или Питер? Здесь уже учились на врачей дети друга моего отца – один на стоматолога, второй на лечебном факультете. Их семья сделала мне гостевую визу и помогла освоиться в городе.
В то время большинство арабских студентов, приехавших учиться в Воронеж, хотели стать медиками. И вот почему. Мой брат-стоматолог окончил мединститут в столице Сирии – Дамаске. Поступить туда было весьма непросто – нужно было набрать очень высокий проходной балл. Брат набрал 97 баллов и прошел только на стоматологический факультет. Чтобы поступить на лечебный, нужно было набрать 98-99. Получить медицинское образование на платной основе там нельзя. При поступлении в Дамасский мединститут я набрал всего 65 баллов. Мой брат, который учился в одном классе со мной, набрал столько же. Он решил поступать в институт второй раз. На следующий год он набрал 97 баллов и поступил на стоматологию. Сейчас он работает стоматологом в Саудовской Аравии. А мне помог отец, который отправил меня учиться в Воронеж и оплатил мое обучение.
Медуниверситет я окончил в 2005 году, потом два с половиной года учился в ординатуре, вскоре поступил в аспирантуру. Но писать диссертацию было сложно, и я дошел только до предзащиты – в защите диссертации не было жизненной необходимости. Я женился, мне нужно было искать работу и получить российское гражданство. Сейчас у меня двойное гражданство – российское и сирийское.
О страхах, русском языке и «конце света»
– Переезжать в Россию без знания языка мне было страшновато. Но меня успокоил знакомый моего дяди, работавший в российском посольстве в Сирии: «Не волнуйся, Воронеж – хороший город. Там медведи по улицам не бегают». Мы встретились с ним через шесть лет. Про Россию я говорил: «У нас по-другому». Такая перемена в речи не осталась без его внимания. Он сказал, смеясь: «Еще шесть лет назад ты боялся туда ехать, а теперь говоришь: "У нас"».
Первое, что меня удивило в России, – это большие расстояния. Когда я прилетел в Москву, меня встречали друзья отца, которые повезли меня в Воронеж на машине. Мы ехали на «четверке» 12 часов! Все это время я думал: «Где этот Воронеж? На конце света?» (смеется).
В первый год жизни в Воронеже я учился на подготовительном факультете. Помню, что всего боялся, потому что не знал ни города, ни русского языка. С продавцами в продуктовом магазине не разговаривал: на нужные продукты я показывал пальцем, а рассчитываясь, намеренно давал больше денег, лишь бы у меня ничего не спрашивали (смеется).
Во время учебы на первом и втором курсах я понимал все, что мне говорили, а выразить мысли словами не мог. Тяжело было записывать лекции на русском – русские слова в моем сознании мешались с арабскими и английскими. Когда лекция подходила к концу, я сам не мог разобрать, что я записал. Преодолеть языковой барьер мне удалось только на третьем курсе.
О гостеприимстве воронежцев
– Сам по себе Воронеж дружелюбный город. Русский народ гостеприимный и душевный. По сравнению с вами европейцы холодные. Когда приехал сюда в 1998 году, у горожан было доброжелательное отношение к иностранцам – даже лучше, чем сейчас. А воронежские бабушки, когда я спрашивал у них нужную улицу, не просто показывали мне дорогу, а брали за руку и вели в нужном направлении.
Люди всегда интересовались, откуда я. Большинство думает, что я с Кавказа. Обычно пациенты начинают меня спрашивать: «Вы откуда?». Я отвечаю, что я россиянин. Тогда мне, например, говорят: «Мы в Азербайджане жили несколько лет…». А я им: «Я не из Азербайджана, какие еще есть варианты?» (смеется).
О меде
– Мои родители не были против того, чтобы я женился на русской девушке, хотя сам я мусульманин. Сирия в этом плане светская страна. С родными я общаюсь по скайпу. До 2009 года я привозил им из Воронежа матрешек, горчицу и обязательно мед. Российский мед очень ценят в Сирии. В России мед делают в больших масштабах, а в Сирии – в малых: там мало цветов и зелени. Поэтому сирийский мед стоит очень дорого. Самый дорогой в мире мед делают в соседнем Йемене. Это королевский мед – очень жидкий и черный. Его запрещено экспортировать.
Об арабских семьях
– Я очень скучаю по родным. В нашей семье шестеро детей – я, три брата и две сестры. У каждого семья и дети – у кого-то трое, у кого-то двое. В последний раз я был на родине в 2009 году. Родители сейчас живут не в Дамаске – из-за войны им пришлось переехать к брату в Йемен. Брат-стоматолог живет в Саудовской Аравии, где всегда будет приезжим: гражданство эмигрантам там не дают. Он полностью зависит от начальника: если его уволят, то он вместе с семьей будет вынужден уехать из страны. В отличие от брата, я чувствую себя в России свободно.
Обычно в арабских семьях много детей. Но сейчас из-за экономической ситуации все поменялось. Братья, у которых по трое детей, говорят, что четвертого не поднимут – дорого. В нашей семье шестеро детей, и раньше считалось, что это мало, – для сравнения, в семье моего дяди было 11 детей.
О российских семьях
– Все говорят, что рожать детей лучше, когда ты молодой, 20-летний. Но в этом возрасте еще нет осознанности, нет работы. Родительская любовь, ответственность за своего ребенка приходит с возрастом. Надо стараться, чтобы твой ребенок жил комфортно, в достатке. Поэтому, на мой взгляд, родителями нужно становиться осознанно.
Мне бы хотелось, чтобы в российских семьях было больше любви и дружбы. Иногда наблюдаю, как взрослый сын, которого мама привезла ко мне на прием, начинает на нее кричать. Ты же парень, тебе 30 лет, а ты без мамы никак не можешь! В воспитании детей нужен баланс – сочетание строгости и любви. Но у меня пока быть строгим папой не получается – я разрешаю сыну все.
О детских площадках и автохамах
– С появлением ребенка я стал часто гулять в парках – «Алых парусах» и «Динамо», на Адмиралтейской площади, в парке Авиастроителей – маленьком и уютном. Сын очень любит гулять, в коляске и на руках. Жена каждый день гуляет с Русланом по три часа, зимой и летом. Выходные я провожу только с семьей.
Мне нравится, что в Воронеже в каждом дворе есть своя игровая площадка. А если нет, то в соседнем дворе обязательно найдется. В Сирии такого изобилия нет.
А расстраивают меня перегороженные пандусы тротуаров, которые «блокируют» автохамы. Преодолеть такие препятствия с коляской невозможно. Еще больше расстраивает хамство на воронежских дорогах. Я еду на маленькой скорости и придерживаюсь правой стороны, никому не мешаю, но меня все равно «подрезают», хотя видят, что у меня в салоне маленький ребенок. Мы с женой раза четыре ездили на машине в Санкт-Петербург. Культура вождения там не идет ни в какое сравнение с воронежской. Мне бы хотелось, чтобы наши водители были вежливыми и думали о других, ставили себя на их место.
Что касается Дамаска, то он не образец правильного вождения. Это город с древней историей и узкими улочками, по которым едет 7 млн машин. Да, правила вождения есть, но их мало кто придерживается.
О путешествиях по России и даче
– Я любитель путешествовать на машине. Мы с женой ездили отдыхать на Черное море – в Джубгу и Лермонтово. Мне больше по душе купаться в речке, чем в море, – не люблю соленую воду. А жена любит море. Этим летом мы купались на реке Воронеж в селе Ступино под Рамонью и в районе пляжа «Багратиони». Сам я исколесил почти всю Воронежскую область. Был в Анне, Павловске, Костенках, Верхнем Мамоне, Дивногорье с его чудесными меловыми пещерами. Мне оно напомнило родину – в Сирии довольно много действующих пещер – из мела и камня.
Иногда на выходных мы выбираемся на дачу – деревенский домик с участком, в котором раньше жила покойная бабушка моей жены в Хохольском районе. Там нет газа, но есть русская печь, которую топят дровами. Для меня это романтика. В Сирии у моей семьи тоже была дача. На ней мы выращивали виноград, абрикосы, персики, хурму, маслины, горох, бобы. Те, кому позволяет земельная площадь, выращивают картошку, которая в Сирии растет круглый год. Но собранный урожай принято хранить не в подвале, как в России, а в морозильнике, в целлофановых пакетах.
О врачебной практике
– За мою практику было довольно много сложных случаев. Вспоминать их тяжело. Когда я был интерном, я дежурил в отделении травматологии. У нас были пациенты с открытыми переломами (когда из раны торчали кости), люди, лишившиеся рук и ног. В такие моменты главное – остаться человеком. Многие доктора со временем становятся хладнокровны к страданиям пациентов. Я пытаюсь оставаться таким же, каким был в начале своей врачебной практики. Стараюсь помочь пациенту, даже если случай очень сложный. В такой ситуации человеку важно сочувствие.
Бывает, что в своих болезнях виноваты и сами пациенты. Например, уже 15 лет страдают от коксартроза – разрушения костей таза – и приходят в слезах, прося о помощи. В наших условиях мы не можем им помочь, только попытаться – на уровне больниц Москвы и Санкт-Петербурга. Есть случаи, когда у ребенка врожденный вывих бедра или нога длиннее другой на 10 см. Долгое время родители не обращали внимания на такие проблемы у ребенка – и вдруг пришли к нам. Мы рады помочь, но не знаем как.
О кухне и сирийских сладостях
– Я очень люблю готовить – не только сирийские блюда, но и блюда русской кухни: плов, блины. Жена говорит: «У тебя получается лучше». Из сирийской кухни я готовлю печеные блюда из бобов, мутабаль – блюда из жареных кабачков или баклажанов в кунжутном соусе, бургуль – своего рода тефтели с добавлением грецких орехов. Их жарят либо запекают в духовке. К сожалению, сирийские блюда готовить здесь тяжело – нет нужных ингредиентов.
Из русской кухни я люблю борщ и окрошку на белом квасе. А вот жена делает окрошку на кефире, и она мне не нравится. Мне непривычна селедка, но я люблю соленую красную рыбу, которой в Сирии нет, и холодец.
Моя жена любит сирийские сладости и просит меня купить их на заказ. Это мабруми, мамуль – их готовят из лапши с фисташковой начинкой, как козинаки. В Сирии сладости делают у вас на глазах – вы кладете их на тарелочку, а они горячие. Например, кунафу готовят с расплавленным сыром. Сейчас арабские сладости пытаются делать и в Москве, но они отличаются от сирийских. Правда, жене и эти лакомства по душе.
О профессии
– В последнее время сирийцы из Воронежа уезжают. Обучение в «меде» подорожало, государственной программы, по которой иностранцы обучались бы на бюджете, нет. Для сравнения, раньше обучение для иностранцев стоило не так дорого, как сейчас, – я учился за 1,7 тыс. долларов (около 106 тыс. рублей) в год. Сейчас иностранцы платят за образование 240 тыс. рублей в год.
Из тех, кто учился вместе со мной, мало кто остался в Воронеже. Большинство уехало из России – кто-то в Иорданию, кто-то в Великобританию. Многие мои сокурсники ушли из медицины и сейчас занимаются торговлей и бизнесом, держат кафе и кальянные. Мне жаль, что они ушли из профессии. Конечно, иностранцу приходится проходить много препятствий, но нужно стараться. У меня не было никаких привилегий, многое мне не удалось сделать, но я старался и вот сейчас работаю в крупнейшей воронежской больнице. Хочу выразить благодарность людям, которые в меня поверили. Спасибо главврачу больницы Виктору Вериковскому, его заместителю Галине Мещеряковой, заведующему отделением ортопедии ВОКБ №1 Валерию Кирчанову и завкафедрой травматологии и ортопедии ВГМУ Валерию Самодаю.
){kind=link}