В Воронеже в эти дни работает известный уличный художник из Подмосковья Кирилл Кто: вместе с ВЦСИ и фестивалем стрит-арта и граффити «Здесь» он готовит выставку, которая откроется в субботу, 19 апреля. Что это будет за выставка, пока не знает никто: экспонаты для нее Кирилл ищет на городских свалках и в заброшенных зданиях города. Чтобы попытаться понять, чем потенциальный экспонат галереи отличается от ненужного хлама, мы отправились в рейд по мусоркам вместе с Кириллом и побывали в заброшенном садике в районе ВАИ, в подвале левобережной хрущевки, на территории объекта Минобороны и в огородах частных домов на набережной Горького.
– Где у вас в городе есть хорошие мусорки? Или заброшенные дома? Чтобы железяки оттуда можно было вытащить, балясины. Ну или форточки хотя бы? – встречает меня вопросом Кирилл Кто. Вопрос ставит в тупик. Кто же знает, где в городе можно найти никому не нужные балясины? Кто вообще задается такими вопросами?
– Я Ивана Горшкова спросил: "Где железо берешь?". А он мне говорит: "Покупаю". Буржуй, – сетует Кирилл.
Вероятно, для поиска ценного хлама требуется внимательный горожанин. Это не я. Мне трудно даже представить, что на улице в центре города можно найти хоть сколько-нибудь ценный хлам. Впрочем, Кирилл сориентировался уже и без посторонней помощи: на Студенческой рядом со зданием бывшего реального училища военные складывают в кузов грузовика бревна и ветки. Под окрики военных («Эй, вы что тут делаете! Отойдите отсюда! Это объект Минобороны, сюда нельзя») Кирилл пробирается через дыру в заборе и через какое-то время возвращается к машине с несколькими чурбаками. Отрезать колючей проволоки военные уже не разрешают. Водитель Женя, беззлобно бурча, открывает багажник: «Смотри, какой чистый! А ты что сюда суешь?».
– Сегодня не очень удачный день, – сообщает Кирилл. – Пока мы нашли только одну плиту.
Плита – двухконфорочное чудо, отрыжка хрущевской кухни, выглядит вполне целой. Спрашиваю: "Где нашли?". Кирилл пожимает плечами: «Тут, рядом, на Кольцова. Или нет, на Кольцовской».
– Я его с этой плитой уже нашел, – объясняет водитель Женя. – Не знаю, где он ее взял. Мы с ним сегодня уже ездили на городскую свалку на выезде. Нас не пустили.
Мы останавливаемся, чтобы решить, куда ехать дальше. Где-то же должны быть ненужные балясины и форточки. Я пытаюсь выяснить, есть ли у Кирилла план – может, в нем найдутся пункты попроще. Оказывается, плана нет.
– План – это миф, – говорит Кирилл. – Не бывает плана. Вы грибы собираете? Ох, ладно, танцами занимаетесь? Есть более пошлые ассоциации, но давайте сравним с танцами. В танце всегда есть ведомый и ведущий. И здесь то же самое. Человек – ведомый, а ведущий в данном случае город, он дает сигналы и подсказки. Ведомый может быть настолько неуклюж, что сигналов не замечает. Но я замечаю. Город меня пригласил, и я его слушаюсь.
Звонок другу выдает нам подсказку. Один из коллег (вспомнить, где находится какая-нибудь хорошая помойка, пыталась вся редакция) говорит, что еще год назад берег водохранилища возле Северного моста был покрыт мусором, который сваливали туда из частного сектора. Едем туда. Однако никакой подходящей свалки мы не находим: то ли мы поехали не туда, то ли прошлогодний мусор убрали. Единственное, что нам попадается по пути – это синяя эмалированная кастрюля, которую кто-то пригородил поверх кучи песка. Кирилл задумчиво осматривает кастрюлю и выносит вердикт: «Слишком банально».
Я пытаюсь прояснить, как понять, подходящая это кастрюля или нет, и получаю такой же таинственный, как и до этого, ответ:
– Это как с иконами: все это вопрос веры. Я недавно разговаривал со знакомым, который собирает иконы, и он мне такую мысль сказал: "Если веришь – то и виниловая икона будет чудодейственной, а если не веришь – даже золото не поможет". Так и тут.
Если не считать кастрюли, то набережная оказывается непривычно чистой («Что за хипстерский город!» – бурчит под нос Кирилл). После недолгих размышлений возвращаемся на ВАИ, где Кирилл уже работал в первый день после приезда в Воронеж («Многие почему-то ругают ВАИ, а мне район понравился, пока он оказался самым прибыльным в плане интересных мест и интересного барахла, и люди там хорошие»).
Я снова пытаюсь рационализировать процесс и выяснить хотя бы, сколько экспонатов требуется для выставки.
– Сколько угодно, – терпеливо объясняет Кирилл. – Для самой большой моей выставки про книги мы искали выброшенные книжки около года – и последние три недели перед открытием уже без сна и отдыха. Сейчас нет никаких четких сроков. Это как город. Когда что-то строишь, всегда можно что-то добавить. Вот к пиджаку еще один рукав не пришьешь, а к городу всегда можно еще один район пристроить или наоборот что-то снести.
По дороге на ВАИ Кирилл периодически хватается за фотоаппарат («Мозаика! Вандалы! К мозаике кондей присобачили! Почему не на лицо сразу?»). Оказывается, человек, который занимается тем, что расписывает стены и скамейки, очень трепетно относится к окружающей среде.
– В мире энтропии ругаться из-за надписей на стенах – это самое бесполезное дело, – говорит Кирилл. – Есть такой модельер Андрей Шаров – он как-то сказал о своей работе, что берет самую дорогую ткань и превращает ее в мусор. А я беру самый дешевый материал – баннер – срезаю его и превращаю во что-то намного более интересное. Я никогда не буду срезать вот такой баннер, где дети или где какой-нибудь концерт рекламируется. Но если это баннер салона «Интим», то почему не срезать? Когда я рисую в нишах – ведь большинство из них по проекту не являются нишами, их там не должно быть, это окна. Их заделали в XX и XXI веке. Но в Москве это, как мертвому припарки. Закрашивают все через день-два. А я снова рисую. Люди не видят, что происходит вокруг. Они замечают это только тогда, когда видят это в рамке на выставке или в интернете.
Пункт назначения – заброшенный садик с выбитыми окнами. На пороге тусуются два молодых человека в спортивных костюмах и с жестяными банками в руках – картинка почти карикатурная. «Подождите меня в машине», – говорит Кирилл. Он подходит к парням, что-то спрашивает, и оба почти сразу испаряются. Художник отправляется бродить по заброшенному зданию.
– Мне кажется, я начинаю его понимать, – признается водитель Женя. – Ну, отчасти. – И когда Кирилл возвращается с пустыми руками («Виды там прекрасные, можно поснимать, а искать нечего, все растащили»), вдруг предлагает отвезти Кирилла к своим родственникам («тут рядом») и покопаться в подвале.
В хрущевке на улице Туполева первые находки ожидают нас уже во дворе: на крыше подвала лежит полуразвалившийся остов гитары, на дереве висит сгнивший ремень тарзанки. Но главные сокровища – в подвале: мусор, который кто-то когда-то определил зыбким словом «пригодится». Кирилл придирчиво осматривает кусок стенда из оргстекла, ржавые пилы и посеревшую от времени приколоченную к стене клетчатую авоську («Нет, это точно чье-то, это я не могу взять»).
– В десять лет я нашел на мусорке полную коробку виниловых пластинок. Это был 1993 год. Тогда они были никому не нужны. А недавно я видел, как такие же продаются по полторы тысячи рублей за штуку. Баннер фильма «Ной» стоил около 5 тысяч рублей за печать, плюс еще две – чтобы его повесить. А когда фильм закончится, кому он будет нужен? Все это относительно.
Ящики и пилы Кирилл заботливо пакует в специально приготовленные пластиковые пакеты.
– Это ж зачем такой хлам нужен? – любопытствует женщина, устроившаяся на лавочке возле подъезда.
– Выставку буду делать.
– Понятно. У каждого свои тараканы.
Кирилл соглашается и сует в карман палочку от мороженого, потому что урны поблизости нет.
Что будет на выставке, пока не знает никто. Результат мусорных поисков воронежцы смогут увидеть в ВЦСИ 19 апреля. А сегодня вечером можно будет спросить об этом у Кирилла – на 19.00 в ВЦСИ запланирована лекция Кирилла Кто о героях улиц.
Вход на все мероприятия свободный.
){kind=link}