Жительница Воронежа Наталья Строганова принесла в редакцию РИА «Воронеж» написанное крупным аккуратным почерком письмо своей матери, фронтовички Екатерины Рыжиковой, в котором та рассказывает драматическую историю из своей жизни. «Мама умерла много лет тому назад, в 1973 году, ей было всего 56 лет. Я уже на 12 лет ее пережила – мне 68. Хочу, чтобы о жизни моей мамы узнали люди, ведь умру я, и никто о ней и не вспомнит», – пояснила Наталья Строганова. В материале РИА «Воронеж» – отрывки из письма.
Наталья Строганова
Фото – Виталий Грасс
«Не удалось привыкнуть к смерти»
«Когда фашисты заняли правобережную часть Воронежа, младшего медперсонала почти не осталось. Нужно было срочно пополнять его ряды. Нас, девчонок со школьной скамьи, направили на трехмесячные курсы медсестер. Окончив их, мы ушли в действующую армию. Точнее, уехали на все отодвигающуюся линию фронта в товарном вагоне, приспособленном под санитарный. Мы с подругой Клавой доехали в нем почти до Берлина. И не просто доехали, а прошли все круги ада. На нас, двух молоденьких девчонках, держался весь «пульмановский» вагон-теплушка! Посреди вагона стояла буржуйка-спасительница. Огонь в ней поддерживали по очереди. Одна спит, другая пламя бережет. Морозы зимой 1942 года доходили до -40 градусов. Усни мы, не дай бог, вдвоем, могли замерзнуть вместе с ранеными.
С линии фронта раненых загружали вповалку на присыпанный соломой пол. Кто никогда не носил на себе ослабленного человека, тот не поймет, как нам было трудно. На больших станциях, где стоянка продолжалась минут 20, нужно было успеть выгрузить из вагона умерших и сдать документы на них начальнику станции, потом запастись кипятком, углем, дровами.
Перевязочных материалов было мало, бинты стирали и сушили у печки. Лекарств тоже не хватало, пенициллин берегли только для командующего состава. Из наших раненых до госпиталей живыми доезжали меньше половины. И страшно боялись отстать от поезда – это приравнивалось к дезертирству. Хорошо, что эшелон полз медленно. К концу войны к своему вагону привыкли, как к родному дому. Притерпелись к стонам и чужой боли. Постоянные перевязки были уже не в тягость. Единственное, к чему не удалось привыкнуть – смерть».
Месть невинным
«Как-то, перевязывая раны одному из бойцов, разговорилась с ним. Он поведал о себе, о своей семье, а потом взял меня за руку и напророчил: «А ты, дочка, доживешь до победы! У тебя и дети будут. На руке это написано. А подружка твоя, Клава, не доживет. Ты только ей не говори, пусть не знает».
После этих слов я ходила за Клавой по пятам, оберегая ее… И вот долгожданная победа! Обе – и я, и Клава – оказались живы. И тут-то я и проболталась: «А дед-то наврал – не убили тебя!».
Но вместо того, чтобы отправиться по домам, получили приказ: ехать на Дальний Восток громить японских самураев.
Вместо нашего товарняка нам дали комфортный трофейный вагон с деревянными полками, чистой постелью. Дали большой запас медпрепаратов и перевязочных материалов.
Дорога оказалась длинной. Медицинский, сугубо женский эшелон еле тащился по бескрайним степям. Утомленные дорогой и жарой девчонки выходили позагорать на крыши вагонов и потанцевать модный тогда вальс «На сопках Маньчжурии». Очень устали от войны, хотелось домашнего тепла, любви, нарядной одежды…
К началу августа эшелон почти добрался до места назначения. Никто из нас не знал об атомной бомбардировке американцами японских городов Хиросимы и Нагасаки 6 и 8 августа. Но месть за этот чудовищный налет настигла ни в чем не повинных людей. Японцы-то были уверены: только Россия могла пойти на такой шаг – атомную бомбардировку мирных городов».
Крайний справа (стоит) – муж Екатерины Рыжиковой. Призван в армию в 1939 году, участник боев на озере Хасан и реке Ханхин-Гол.
Жуткая ночь
«В одну из августовских ночей японцы напали на наш санитарно-медицинский эшелон. Как потом выяснилось, наблюдение вели за нами из-за границы, видели медицинские кресты на вагонах, расслабленное победное настроение девчат… Война окончилась, какая тут бдительность.
Я была дневальной в ту страшную ночь и, сидя у керосиновой лампы, клевала носом. Было тихо, спокойно. И вдруг – страшный крик, потом еще один. Они вспыхивали один за другим и тут же гасли. Крики становились все ближе. Я спряталась за открытую дверь и, держась за ручку, простояла так до рассвета. Утром узнала о страшной трагедии. Японские самураи бесшумно, как кошки, впрыгнули в наш эшелон, пробежали его насквозь от первого до последнего вагона и закололи всех, кто там был. Из всего эшелона в живых остались только я и мальчик-кочегар. Он уснул в угольной куче, и его просто не заметили…
Так больно и горько, как в тот день, мне не было за всю войну. Хоронили девчат под звуки любимого ими вальса «На сопках Маньчжурии». Всякий раз, когда я слышу этот вальс Ильи Шатрова, я плачу. Представляю светлые и счастливые лица девчонок, танцующих на крышах вагонов. Они прошли всю войну, они уже победили… и остались лежать в земле на Дальнем Востоке».
Екатерина Рыжикова работала по вольному найму палатной медсестрой воинской части до 24 октября 1945 года. Приказом Сталина от 23 августа 1945 года войскам первого Дальневосточного фронта, в том числе «товарищу Екатерине Рыжиковой», была объявлена благодарность. Документ, удостоверяющий этот факт, хранится в семейном архиве Натальи Строгановой.
){kind=link}