В программу четвертого детского театрального фестиваля «Маршак» вошли два спектакля российского театрального режиссера и художника, номинанта национальной театральной премии «Золотая маска» Александры Ловянниковой. Первый из них, интерактивный спектакль в жанре шумового оркестра «Я озвучиваю мультик», показали в воронежском ТЮЗе в четверг, 1 ноября. Показы «трогательного спектакля» для самых маленьких «Снежный ветер» прошли в театре драмы имени Кольцова в воскресенье, 4 ноября.
Во время визита в столицу Черноземья Александра Ловянникова дала интервью РИА «Воронеж» и рассказала, как из художника стала режиссером, почему начала заниматься спектаклями для детей и в чем ценность совместных походов в театр детей и родителей.
– Поздравляю вас с номинацией на «Золотую маску». Вас отметили и как режиссера, и как художника?
– Да. Я довольно много спектаклей делаю и как художник, и как режиссер. Спектакль «Мойры Петроградского района» (номинированная на «Золотую маску – 2018» постановка Александры Ловянниковой и Бориса Константинова в Московском областном театре кукол. – Прим. РИА «Воронеж») – не исключение. У меня есть команда, с которой я работаю постоянно, там видеохудожник, композитор и драматург – для тех вещей, которые сама я физически не умею делать. А то, что умею, я стараюсь делать сама.
– Вы немало спектаклей оформили как художник, а потом вдруг начали еще и ставить их как режиссер. Как так получилось?
– Это на самом деле общемировая тенденция, когда в режиссуру приходят люди из разных профессий. Если в России в нее приходят в основном из актеров, то во всем мире режиссерами становятся и драматурги, и плотники, и циркачи. За счет этого театр очень обогащается. Если вы посмотрите спектакли Дмитрия Крымова или театра «АХЕ», вы поймете, что, если бы у этих людей не было огромного художественного бэкграунда, их спектакли бы такими никогда не получились. Человек, который сначала отучился на актерском, потом на режиссерском, не сможет взять и сделать спектакль в гигантских металлических ящиках, в которых привозят грузы. Мозг так не меняется. Поэтому я надеюсь, что рано или поздно у нас в режиссуре будут люди самых разных профессий. Я мечтаю о режиссере-айтишнике. Мне кажется, это будет новое слово! Первый режиссер-айтишник – и театр поменяется неузнаваемо.
– Что было вашим стимулом к началу работы с детским театром?
– Я девочка-отличница, что меня просят, то я и делаю. Можешь сделать спектакль для детей от полутора лет? Можно, пожалуйста, «Снежный ветер». Интерактивный спектакль, где можно все трогать, для самых-самых маленьких. Можешь сделать спектакль, где драматические артисты будут играть на бытовых предметах? Конечно, вот, пожалуйста, «Я озвучиваю мультик». Можешь сделать кукольный спектакль? Могу! А спектакль-бродилку? Конечно. То есть просто так получилось, что меня много просили о детских спектаклях, вот я их и ставила.
– То есть изначально желания заниматься детским театром у вас не было?
– Не совсем так. Я обожаю театр во всех его проявлениях. Сегодня слишком много классического детского театра и слишком мало классного, новаторского. К счастью, в последние годы театр с больших сцен переходит в маленькие камерные пространства, появляются независимые театры, и за счет этого детский театр становится ближе к зрителю. Потому что раньше было так: сыграли спектакль на большой сцене, а что там в зале творится – никто не думает. Ну, уснули и уснули, извините. А сейчас, когда играешь на малой сцене, это и другой способ разговора со зрителем, и другие договоренности. На малой сцене ты не можешь сделать вид, что тебе все равно, как реагируют люди в зале. Я рада, что театр для детей меняется в лучшую сторону буквально на моих глазах. На фестивале «Маршак» я все свободное время хожу по чужим спектаклям, радуюсь, ржу, все там фотографирую. Это при том, что я «насмотренный» человек, я хожу на NET и «Территорию». Но все равно все театры работают по-разному, и интересно посмотреть вблизи на это. Еще мне кажется, что театр для детей приближает театр кукол к людям. Потому что люди, которые долго не ходили в театр кукол, думают, что там поролоновый ад. А потом оказывается, что там на самом деле нормально. А потом еще можно и на оперу с балетом заглянуть.
– В спектакле «Я озвучиваю мультик» актеры много раз обращаются к зрителям, вступают с ними в диалог, провоцируют на то, чтобы дети стучали ногами, хлопали в ладоши. Как соблюсти грань между таким интерактивным театром и аниматорством? Как контролировать детей, чтобы они, будучи вовлеченными в действие, не вскакивали с мест и не начинали бегать по залу?
– Мы с актерами стараемся быть честными на сцене. И не изображаем фею Динь-Динь. Нам важно, что мы ведем диалог с человеком. Да, у этого человека меньше опыта, и он немного иначе воспринимает мир, но это такой же человек, как я. И чтобы общаться с ним, не нужно переходить на странную интонацию, потому что иначе он якобы не поймет. Для нас главная задача – наладить коммуникацию. В том числе через общую игру. А аниматоры просто думают, что дети глупые. Они считают, что работают с идиотами, которые ничего не видят и не понимают, и их можно обмануть. На самом деле это не так, все зрители умные и хорошие.
– Второй ваш спектакль на Маршакфесте, «Снежный ветер», для грудных детей. Зрители там ползают по всему пространству, все трогают. Есть там некий контроль или у детей полная свобода действий?
– Это не полная свобода действий. У нас трогательный спектакль, он так назван потому, что можно трогать все, что в нем есть. Мы проводим зрителей через череду впечатлений. Например, перья – это падающий снег. В какой-то момент в спектакле наступает Новый год. В какой-то момент мы ночью идем к холодильнику поесть. Моменты, довольно узнаваемые и для взрослых, и почти для любого ребенка. Через эту череду впечатлений можно пройти и если ты лежишь на руках у мамы, и если ты сам являешься активным участником. Так как это история для совсем маленьких, мы не можем быть до конца уверены в том, как и что в них потом отложится. Но нам важно, что мы показываем другой способ совместной игры родителя и ребенка. Чуть более в сторону подхода Монтессори, чем классического русского подхода анимирования куклы. Сейчас из-за того, что у людей много мобильных и других гаджетов, нам стало намного сложнее играть с простыми предметами – тряпочкой, деревяшечкой. Потому что когда у меня в телефоне игры, созданные лучшими умами человечества, самому придумывать игру с тряпочкой сложно.
– Ваши спектакли называют мастер-классами для родителей, потому что они напоминают, что можно сделать с листом бумаги и как организовать шумовой оркестр из кастрюль и сковородок. Вам не обидно, что в такие моменты остается только прикладная функция спектакля, а искусство забывается?
– Честно говоря, я верю, что у искусства есть прикладная функция. Зачем я, взрослая, смотрю спектакль? Чтобы что-то понять про этот мир, получить какой-то опыт и впечатления, которые я никогда не получу в моей бытовой жизни. Через театр мне могут объяснить вещи, до которых я сама никогда бы не додумалась, а тут могу их прочувствовать, прожить. И то, что театр для детей существует с моментом обучения, прекрасно. Только если это обучение – про то, что все вокруг нас может звучать, а не про то, что был зайчик трусливенький, а стал храбренький. Я надеюсь, что после этих спектаклей люди действительно будут организовывать дома шумовой оркестр, будут делать свою игру с бумагой, перьями и другими обычными предметами. Сейчас я приехала из Прокопьевска, где мы делали спектакль о том, что краски взбунтовались. После этого спектакля родители присылают нам фотографии, что дети дома начали рисовать. Есть, значит, в спектакле польза.
– Среди молодых родителей популярно мнение, что ребенку «нужна мама, а не театр». Такие люди предпочитают маленьких детей вообще никуда не водить, «все равно же они ничего не поймут и не запомнят». Как вы к этому относитесь?
–Дело в том, что впечатления, заложенные в таком раннем возрасте, отзываются совсем по-другому. Это не как сводил ребенка в кружок английского, и он выучил три новых слова. Театр работает иначе. Театр развивает воображение, внимание к миру, образное мышление. На самом деле театр может дать маленькому ребенку то, чего не даст мама, только если она не Яна Тумина (российский театральный режиссер. – Прим. РИА «Воронеж»), не даст воспитатель, только если он не Филипп Жанти (французский театральный режиссер, кукольник, хореограф. – Прим. РИА «Воронеж»). За этими уникальными впечатлениями надо идти именно в театр. Это не значит, что, когда ребенок заговорит через еще какое-то время, он скажет: «Я помню, как мы ходили». Но все это закладывается на глубокие подсознательные слои. Вы же стараетесь читать ребенку хорошие книжки. Никто же не говорит: «Да пока маленький, освежитель для унитаза почитаю, все равно ничего не запомнит».
– Оба спектакля, которые вы привезли в Воронеж, не имеют литературной основы, как и некоторые другие ваши постановки. Как вы относитесь к тому, что в современном российском детском театре превалируют спектакли по книжкам?
– Я люблю ставить по книжкам, но использую современную детскую литературу, написанную живыми писателями. «Я озвучиваю мультик» тоже не вполне без литературной основы: специально для нас драматург Ольга Никифорова написала пьесу. Это история про мальчика Петю, который идет по Петербургу. Нам было важно, чтобы в ней прозвучали узнаваемые для жителей Петербурга мотивы: Невский проспект, на котором выступают музыканты, пышечная, парадная, поребрик. Сердце любого петербуржца отзывается на эти вещи. Для нас важно было показать и детям, и взрослым, что спектакль может быть про то, что вы видите вокруг. Вот вы, житель Петербурга, идете по Петербургу, и вот вам уже спектакль. Я убеждена, что спектаклей нужно больше, хороших и разных. Я никогда не возьму на себя право говорить, в какую сторону театру стоит двигаться. Я могу говорить только о том, что интересно мне как автору. Мне интересны новые истории. Когда я смотрю спектакль и не знаю, что в конце Золушка выйдет замуж за принца. Я ведь делаю спектакли не только для публики, но и для себя, и не могу делать то, что мне самой не греет душу. Поэтому мне нравится работать с современными драматургами, которые пишут новые тексты. Я не представляю, например, в какую историю вписать то, что можно играть на разных музыкальных и немузыкальных инструментах. «Мойдодыр»? Хотя, может быть, завтра я увижу потрясающего «Мойдодыра» на эту тему, кто знает.
– Как вы подбирали инструменты, которые будут звучать в спектакле?
– Мы ходили по разным магазинам и слушали, что как звучит. Перебирали ручки, карандаши, кастрюли, сковородки, стаканы. Попросили в театре вещи из подбора, нам просто принесли все, что было потенциально звучащего. То есть у нас было примерное представление о том, что должно получиться, и мы по ходу смотрели, каким способом это будет интереснее сделать.
– У вас есть еще несколько спектаклей в жанре шумового оркестра в разных театрах.
– Да, «Кухонный концерт» и «Музыка шагов». Я считаю, это направление необходимо развивать. Уверена, что это очень важная часть жизни – когда ты не просто по ней идешь от работы до магазина, а идешь по ней, широко раскрыв глаза и уши, когда ты понимаешь, что все вокруг может быть музыкой, что кругом столько всего интересного и все может стать театром. По-моему, в спектаклях надо учить с вниманием относиться к окружающему миру.
– Что бы вы еще хотели поставить для детской аудитории?
– Пользуясь случаем, скажу: позовите меня кто-нибудь поставить что-нибудь для взрослых, я же это тоже умею делать! Серьезно, ужас моей профессии в том, что результативность работы загоняет в жесткие рамки. Стоило мне сделать несколько хороших детских спектаклей, как на меня начали сыпаться новые предложения только о детских спектаклях. Когда меня позвали делать «Снежный ветер» для малышей от года и младше, это было вызовом. Вообще работа в театре для меня – череда таких вызовов. Сделать спектакль для взрослых было бы новым вызовом: сейчас это максимально небезопасная территория для меня, поэтому туда очень хочется. Сделав определенное количество спектаклей для детей, я до какой-то степени поняла, как это работает. А как работает театр для взрослых? Я его делала только в соавторстве, а хочу сама. У меня было 12+, а 16+ смогу? А 18+? Хочу нового.
– Эти возрастные маркировки не мешают вам?
– Наоборот! Ребенок в полтора года, пять лет, девять, 12 и 16 – это вообще абсолютно разные люди. Поэтому эти маркировки очень важны. Замечательно, что театр стал идти навстречу разному зрителю. Наконец-то театр понял, что трехлетнему ребенку и девятилетнему интересны разные вещи.
– Как вы считаете, нужно ли родителям ходить в театр вместе с детьми до определенного возраста?
– Лет в 16 ребенка можно уже отпустить в театр одного, по дороге он не потеряется. Но вообще когда мы идем в театр с друзьями или с любимым человеком, мы же не говорим ему: «Ну ты сходи, а я тут в мобильнике потуплю». Театр – это совместное переживание. Таких совместных переживаний в нашей жизни не так уж много. У нас довольно много рутины – одеть, покормить, отвести, забрать, подготовить уроки. Поэтому нельзя недооценивать важность совместных походов в театр, кино, музей или даже парк. Все из этого может стать ярким совместным опытом. Мы даем людям арсенал, мы говорим: вы можете прийти вместе, посмотреть, вместе что-то пережить, потом обсудить, вместе поиграть на этих кастрюлях. Объединяйтесь! Мы тут ради этого.
){kind=link}