Федор Боков, родившийся в 1904 году в селе Алферовка Новохоперского района, во время Великой Отечественной войны был дивизионным комиссаром, военкомом Генштаба. Иногда его по несколько раз в день вызывал для доклада лично Сталин. Сохранилось много фотографий, на которых Боков запечатлен в Берлине вместе с Жуковым и Ворошиловым. Дружил с командующим 5-й Ударной армией, первым комендантом Берлина после капитуляции Германии Николаем Берзариным. А еще 8 мая 1945 года Федор Боков встречал на аэродроме представителей союзного командования, прилетевших на подписание акта о безоговорочной капитуляции Германии, участвовал в подготовке церемонии капитуляции и присутствовал на ней. В своих мемуарах генерал признался, что это были одни из самых ярких впечатлений в его жизни.

Накануне Дня памяти и скорби – дня начала Великой Отечественной войны – корреспондент РИА «Воронеж» изучила книгу Федора Бокова «Весна Победы» и выбрала самые яркие отрывки – о Берлине и его взятии, встречах с видными военачальниками и дне подписания исторического акта.

Об обновленном пистолете

«Интересный случай мне рассказал заместитель командира 180-го полка 60-й гвардейской стрелковой дивизии по политической части гвардии подполковник А. Л. Кузьминский. Много горя фашисты принесли командиру роты старшему лейтенанту А. Петрову и его семье. Немало боевых друзей потерял он на фронте. Еще в 1941 году он выгравировал на рукоятке своего пистолета слова «Смерть немцам!». Пока война шла на нашей земле, смысл этой надписи не вызывал ни сомнений, ни возражений. Но ведь не собирался же офицер теперь в Германии убивать каждого немца, которого он встретит на своем пути.

Командир роты понял это. Он пришел к подполковнику А. Л. Кузьминскому и сказал:

– И офицеры, и красноармейцы части знают о надписи на пистолете. Считаю, что в нынешней ситуации она ошибочна и, чтобы не было кривотолков, прошу заменить мне оружие.

Командир полка приказал удалить в оружейной мастерской надпись на оружии и вернуть его офицеру. Однако, как это ни прискорбно, старшему лейтенанту не довелось дойти со своим проверенным в боях пистолетом до победы. Вскоре отважный офицер, ведя роту в бой, погиб смертью храбрых».

О дневнике Бормана

«На улицах Берлина бросались в глаза три цвета: красный, белый, зеленый. Издалека виднелись многочисленные красные флаги, водруженные над зданиями. Очень много было и белых флагов капитуляции. Они свисали из окон, были в руках фашистских солдат и офицеров, идущих на пункты сбора военнопленных. Зеленый цвет знаменовал приход весны – первой послевоенной.

Однажды, когда я разговаривал по телефону с Москвой, вошел офицер и положил на стол небольшую, карманного формата, записную книжку.

– Говорят, что дневник Бормана (немецкий государственный и политический деятель, личный секретарь фюрера, рейхсминистр по делам партии. – Прим. РИА «Воронеж»), – доложил он.

Вскоре я неторопливо перечитал дневник. Записи были короткие, но хорошо передавали тревогу заправил коричневого рейха в последние месяцы войны.

«29 апреля. Второй раз за день начинается ураганный огонь. В ночь на 29 апреля иностранная пресса сообщала о предложении Гиммлера (одна из ключевых персон нацистской Германии, рейхсфюрер СС. – Прим. РИА «Воронеж») капитулировать. Венчание Адольфа Гитлера и Евы Браун. Фюрер диктует свое политическое и личное завещаний. Опять ураганный огонь!»

Последняя запись была такая: «Вторник 1 мая. Попытка прорваться из окружения».

Дневник Бормана и русский перевод я отправил в Москву, копию перевода передал советскому журналисту-международнику Безыменскому, который частично опубликовал его в своих трудах».

О Буденном

«В Берлин часто наведывались гости из Москвы. Мне запомнилось посещение столицы Германии Маршалом Советского Союза Буденным. Мы с ним проехали по городу. Семен Михайлович задержался в имперской канцелярии. Неподалеку от выхода из «фюрербункера», притопнув ногой, где был обнаружен труп Гитлера, он сказал:

– Так вот где собака зарыта... – А потом, растягивая слова и поглаживая пышные усы, добавил: – Подумать только: замахивался на весь мир, а кончил на том жалком пятачке... Такая же участь ждет и всех, кто попытается затеять против нас войну. Не иначе. На том стояла и стоит земля советская. Куда им, пигмеям, против нашего народа-богатыря!».

Подписание акта капитуляции

О ковре Гитлера

«Неумолчно жужжат прожекторы и трещат кинокамеры. Кинооператоры стараются не пропустить ни одной детали исторического события… Всем интересно, как поведут себя теперь представители поверженного рейха.

…И вот показываются члены фашистской военной делегации. Впереди, стараясь держаться как можно прямее, вышагивал бледный, как бы припудренный мелом, генерал-фельдмаршал Кейтель. Он чинно поднял вверх фельдмаршальский жезл…

Сидевший рядом с нами генерал-полковник М. С. Малинин тихо проговорил:

– Много амбиции, мало амуниции...

Следом за Кейтелем двинулся Штумпф. Он явился без украшений на генеральском мундире, даже без единой орденской планки… Третьим в зал поспешно вошел, озираясь по сторонам, весь в черном, Фридебург. Печать уныния и крайней подавленности лежала на всем облике адмирала.

На минуту в зале установилась тишина. Лишь представители стран-победительниц переговаривались между собой.

Я наклонился к Николаю Берзарину и спросил шепотом:

– Неужели не заметили?

Дело в том, что при подготовке здания (подписание проходило в штабе 5-й ударной армии, размещавшемся в здании офицерского клуба бывшего военно-инженерного училища вермахта. – Прим. РИА «Воронеж») возник такой вопрос: какой мебелью обставить зал. К тому же высказывались мнения о том, как хорошо было бы подписать акт в рейхсканцелярии, где все и начиналось. Но она была повреждена при штурме.

И вдруг вмешался в разговор начальник политотдела армии генерал-майор Евстафий Евсеевич Кощеев и предложил:

– Но ведь хотя мы и разгромили ставку Гитлера, однако многое в ее комнатах и подземельях осталось целехоньким. Там и ковры любых размеров, и кресла, и стулья, и столы. Можно все это вмиг доставить сюда. Пусть гитлеровские делегаты идут капитулировать по тому же ковру, по которому когда-то ходили докладывать фюреру о военных планах.

Мы с Берзариным поддержали эту мысль. Комендант имперской канцелярии подобрал в нужном количестве соответствующую мебель, и она была доставлена в штаб, как и 120-метровый темно-коричневый ковер из кабинета Гитлера, который с трудом подняли 15 наших красноармейцев.

Вдруг мы заметили, что Кейтель бросил быстрый взгляд на ковер, помрачнел и что-то шепнул Фридебургу. Тот внимательно посмотрел вниз, весь передернулся и, повернувшись к своему адъютанту, что-то сказал. Они стали тихо переговариваться. Лицо у стоявшего за Кейтелем адъютанта с аксельбантами исказилось, затем он беззвучно заплакал.

– Узнали, еще бы не узнать, – проговорил Берзарин. – Знакомая меблишка. Еще недавно они считали честью на ней восседать, а сегодня, пожалуй, чувствуют себя как на шипах...».

О покорности и унынии немецкой делегации

«Мы обратили внимание, что маршал Жуков ни разу не посмотрел в сторону немецкой делегации, и удивлялись его выдержке: неужели неинтересно взглянуть на представителей рейха?.. Но вот Георгий Константинович, наконец, впервые повернувшись к ним, сказал:

– Имеете ли вы на руках акт о безоговорочной капитуляции, изучили ли его и имеете ли полномочия подписать этот акт?

В глазах Кейтеля промелькнули растерянность и бессилие. Приподнявшись, он выдавливает из себя: «Яволь...».

Немецкое «яволь» по смыслу означает наше «так точно». Этим словом обычно отвечали, вытянувшись в струнку и щелкнув каблуками, немецкие солдаты своим командирам, офицеры – генералу. «Яволь!» – отрапортовал фашистский генерал-фельдмаршал советскому маршалу, крестьянскому сыну Георгию Жукову.

О, если бы раздвинулись стены и это слово, произнесенное от имени поставленной на колени фашистской Германии, могли услышать все, кто вел еще в те минуты последние ожесточенные бои с остатками недобитого врага, все вдовы, матери и сироты... Если бы разверзлась земля под памятниками и обелисками, если бы из бесчисленных, рассеянных по всей стране одиночных и братских могил поднялись миллионы жертв кровавого гитлеризма, а из рвов концлагерей, возродившись из пепла, встали бы бесчисленные когорты узников...

…Но позерство в натуре Кейтеля. Пока на столике раскладывают очередные экземпляры акта, он продолжает рисоваться, по-петушиному вытягивает голову, старательно демонстрируя «непокоренность»...

Вторым акт подписывает Фридебург. На его лице – тупая покорность, уныние... Почти не глядя, Штумпф размашисто подписывает все девять экземпляров один за другим, всем своим видом выдавая единственное желание – скорее бы конец.

Затем все внимание сосредоточено на представителях держав-победительниц…

…Спустя минуту маршал Г. К. Жуков объявляет:

– Немецкая делегация может покинуть зал».

О ручке Жукова

Ко мне подходит доктор исторических наук профессор Ерусалимский – один из крупнейших ученых по новой и новейшей истории Германии. Я знал его еще до войны по работе в Военно-политической академии. Взяв меня под руку, Аркадий Самсонович сказал:

– Безмерно рад, что стал свидетелем столь важного события, которое без преувеличения имеет мировое значение... В этом зале каждый предмет имеет историческую ценность, и для потомков нужно бы все это сохранить...

Мы оказались рядом с креслом председательствующего. Я взял со стола авторучку, которой Жуков только что подписал акт, и вручил ее профессору:

– Возьмите на память. Думаю, что вы ее сбережете как одну из дорогих реликвий.

Зал постепенно пустеет. Заместитель командующего 1-м Белорусским фронтом генерал Антипенко приказывает открыть окна и проветрить помещение:

– Чтобы и духа фашистского не осталось. Сейчас наше великое торжество!».

О «щедром» банкете и о том, что было после

«По поводу праздничного банкета Жуков заранее приказал, чтобы ни один грамм продуктов, ни одна бутылка вина из трофейных запасов не были поданы на праздничный стол, а все было наше, советское, отечественное… Многое было доставлено для банкета из Москвы на самолетах. Но тут встал вопрос, чем кормить немецкую делегацию.

Маршал Жуков, с минуту помолчав, сказал:

– Когда-то Гитлер с Кейтелем настолько верили в успех запланированного захвата Ленинграда, что заранее отпечатали билеты на банкет в «Астории». Не пришлось им праздновать в ленинградском ресторане. А теперь они побиты. Не будем мелочиться – кормите их всем, что подготовлено для банкета. И обязательно подавайте на тарелках с вензелями имперской канцелярии. Давайте без ограничения и напитки. Пусть запивают свое поражение... Думаю, впрок им это не пойдет.

Слова маршала оказались вещими. Фридебург покончил жизнь самоубийством, бросившись в пролет лестницы. Кейтель предстал перед судом Международного трибунала в Нюрнберге и был приговорен к смертной казни».

Справка РИА «Воронеж»

Федор Боков рос в большой семье – у него было семь братьев и сестер. Отец умер рано, его детям заменил старший брат Иван. 

В 14 лет Федор пошел трудиться на Ильменский спиртзавод. В 1923 – 1926 годах трудился на комсомольской работе в Новохоперском укоме ВЛКСМ. С 1926 года служил в армии.

«Отец Федора Бокова был уважаемым мастером на заводе, имел большую библиотеку. А его жена, моя бабушка, являясь простой крестьянкой, была как графиня. Всегда ходила в черном, всегда спокойная, невозмутимая, с царственной осанкой. В доме никогда не говорили о любви, здесь все дышало ею. Старший брат Федора погиб в гражданскую, Яков стал талантливым разведчиком, мой отец Иван всю жизнь работал в Новохоперске учителем, а Федор стал генералом. В этой семье труд и образование были культом. Я всю свою жизнь ежегодно бываю в Новохоперске. И всегда объезжаю весь район, все села и родные могилы – в Подосиновке, Красном, в родной Алексеевке, в любимой Алферовке. Многие десятилетия жил в палатке на Хопре. И дети мои, и внук приезжают в Новохоперск».

Племянник генерала Яков Боков

В 1930 году Федор окончил военно-политические курсы. В 1933 – 1937 годах был слушателем Военно-политической академии. С июня 1937 года – начальником курса, начальником факультета, с декабря того же года – начальником Военно-политической академии. Во время войны был заместителем начальника Генштаба по организационным вопросам, членом Военного совета Северо-Западного, 2-го Белорусского фронтов и 5-й Ударной армии, участвовавшей в штурме Берлина.

После войны Федор Боков был членом Военного Совета Группы советских войск в Германии, затем заместителем командующего войсками Приволжского военного округа, заместителем командующего войсками Воронежского военного округа по вузам, начальником Высших академических курсов усовершенствования политсостава при Военно-политической академии. С 1961 года – в запасе. Награжден двумя орденами Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденами Кутузова 1-й степени, Богдана Хмельницкого 1-й степени, Отечественной войны 1-й степени, двумя орденами Красной Звезды, орденом «Знак почета», медалями, иностранными наградами.

Уроженец Новохоперского района жил в семьей в Москве, в доме на набережной. Умер в 1984 году.