Усадьба Jazz пройдет в Воронеже в третий раз. Программу и даты мероприятия объявят в конце апреля. В преддверии события президент Усадьбы Jazz Мария Семушкина рассказала корреспонденту РИА «Воронеж» о том, как развивалась фестивальная культура в России, почему организация фестиваля – это большой риск, и о своих впечатлениях от Воронежа.
– Вы делаете фестиваль больше 10 лет. Получается, стояли у истоков фестивальной темы в стране. Какой была фестивальная культура, сам фестиваль Усадьба Jazz тогда, и как они чувствуют себя сейчас?
– Я создала фестиваль в 2004 году. На тот момент, действительно, понятие фестиваль ассоциировалось с рок-музыкой, мероприятиями стадионного масштаба либо с палаточными лагерями с малокомфортной обстановкой, где много милиции, людей (как правило, нетрезвых), сложности с едой, туалетами и вообще со всем. Тогда уже год существовал крупный фестиваль «Нашествие», были фестивали, известные еще с советских времен, например, Грушинский. И мы с самого начала дали понять, что фестиваль может быть с комфортной обстановкой, красивым местом.
Я часто пересматриваю фотографии фестиваля в Архангельском 2004 года и понимаю, что это совершенно другие эпоха, люди. Портрет первого посетителя – это человек за 35-40 лет, средний класс. Не так много было молодежи, практически не было детей. Со временем мы начали менять это представление, с каждым годом наша организация становилась все лучше: появились детские площадки, качественная еда, спортивные зоны, фотобудки, йога, дизайнерский маркет. Сейчас он превратился в отдельный проект, и все знают, что маркет – это дизайнеры, которые делают все своими руками, это всегда что-то очень изысканное, интересное, и все с большим удовольствием там что-то покупают. Со временем эти элементы стали создавать ту неповторимую атмосферу, ради которой люди идут на фестиваль.
Фото — Роман Демьяненко
– А что с музыкальной составляющей?
– Здесь фестиваль тоже изменился в своем формате. Хотя уже на первой Усадьбе Jazz мы очень серьезно вышли за рамки – это был принцип. Моя интуиция как-то сразу включилась и предложила мне посмотреть по сторонам и выдернуть на тот момент наиболее интересных исполнителей. Уже тогда у нас были три сцены с разными форматами. Со временем фестиваль расширялся и еще больше выходил за эти рамки. Исполнители, которые выступали на первых трех фестивалях, сейчас выступают на малых сценах, а на партере выступают еще более известные музыканты, конечно, иностранцы. Сейчас, по крайней мере в Москве, 40% программы составляют зарубежные исполнители. Вместе с нами менялся рынок, появлялись новые люди, проекты. Фестиваль, помимо мощной и серьезной музыкальной программы, аккумулирует огромное количество творческих процессов. В каждом городе они есть. И задача нашего фестиваля – дать этот творческий импульс городу, чтобы люди искали новые решения, развивались, экспериментировали.
– Есть ли ощущение, что фестиваль стал первооткрывателем подобного формата, новых подходов? И в чем его фишка?
– Безусловно, да. Есть некоторые события, которые последовали за нашим форматом, стали даже повторять наших артистов, буквально копировались какие-то идеи. Но есть определенная фишка в том, что я выбираю очень необычные места, и выбираю их сама. У меня есть определенный дар – ощущение пространства. Мне крайне важно приехать, увидеть, продумать в пространстве все событие. Это играет огромную роль. Возможно, этому учат где-то в архитектурных институтах, но в целом Россия очень сильно страдает от безалаберности в конструировании пространства. Мы иногда видим настолько разностилевые постройки, которые находятся рядом, и человек от этого испытывает дискомфорт, у него внутри создается отторжение. Поэтому площадки, где проводятся фестивали, – это, как правило, усадьбы XVII-XVIII века. Они все-таки строились по определенным принципам, там был заложен какой-то фэн-шуй, сакральная геометрия пространства. Мы попадаем в то же Архангельское и видим перспективу: партер, спускающиеся террасы, представляем, как граф Голицын и граф Юсупов выходили на этот балкон. Конечно, работа в таких пространствах – это огромное удовольствие. И фестиваль невозможно взять и перенести на стадион – это будет другой фестиваль.
Большая и серьезная часть нашей концепции – это пространство, безусловно, как и наши артисты. Мы действительно подбираем уникальный сплав – это что-то очень качественное и атмосферное, артисты не конъюнктурные, а всегда очень харизматичные. Например, в прошлом году в Воронеже выступал Олег Нестеров с программой «Из жизни планет». Это тот случай, когда артист органично вписан и в пространство, и в фестиваль, и в этот прекрасный закат, и в состояние людей, которые сначала послушали джаз, а потом ушли в этот абсолютный космос «Мегаполиса» и их программы, и потом так же вышли из него снова в джаз. Мы продумываем ощущение людей по ходу всего фестиваля: как будет меняться амплитуда настроений, какой будет финал. Это тоже фишка фестиваля – не просто фестиваль одного концерта или исполнителя, а именно кусок жизни, который нужно прожить, пусть даже за один день, но прожить на многих уровнях разных ощущений.
Фото — Роман Демьяненко
– А какие ощущения, какой фидбек получается от фестиваля?
– У меня было такое количество мощнейших фидбеков, очень разных, что сейчас они уже все сливаются в одно ощущение. Было много разных этапов, иногда фестивали давались тяжело физически. Я сама решала очень большое количество вопросов – у меня было три рации, которые одновременно что-то кричали. Когда ты несколько ночей готовишься к фестивалю и когда он состоялся, ты просто идешь в кусты и тихо плачешь, и себя становится безумно жалко в этот момент. Потом с годами я научилась распределять правильно работу, делегировать, беречь себя, свою энергию. Если сравнить путь человека, который идет по резкой амплитуде, и человека, который равномерно распределяет энергию, то второй дойдет быстрее до точки. Потому что тот же самый путь растягивается. Да были, безусловно, ощущения «мы это сделали!» или «о боже, я потеряла кучу денег!», но постаралась свести их к более ровному ощущению спокойствия.
Фестиваль – это вообще очень большой риск. В последний момент могут сорваться спонсоры, может не хватить денег, может пойти кошмарный дождь, и люди просто уходят или вообще не доезжают до фестиваля. И ты понимаешь, что то количество проданных билетов, которое планировалось, даже не просматривается, и тебе нечем расплачиваться с подрядчиками.
Сейчас интересно то, что фестиваль проходит в нескольких городах и каждый из них оставляет самые разные ощущения. Вот Воронеж в прошлом году был прекрасным, жарким, многолюдным, а Петербург – холодным, тоскливым. И если в Воронеже было ощущение кайфа, легкого счастья, то в Петербурге это было ощущение внутренней победы, потому что это был последний фестиваль тура после пяти городов и жуткой усталости. И для меня лично этот процесс каждый раз новый, внутри него всегда очень много интересного, это моя собственная эволюция.
Еще это знакомство с музыкантами, которых я нахожу в разных местах. Бывает так, что я могу оказаться в каком-то клубе в Париже, услышать музыканта, подружиться с ним и три года просто переписываться и никак не встроить его в программу. А потом в один момент все получается, и он приезжает. Это может быть история, когда музыкант принес мне пять лет назад свой первый диск, и я его поставила на малую сцену. А сейчас прошло время, он вышел на уровень медийного освещения, как это было Антоном Беляевым, и раз – он уже хедлайнер нашей главной сцены, его на части рвут поклонницы, и я вижу динамику развития этого артиста. Бывает и так, что очень многим приходится отказывать, кто-то просто стоит в очереди. Конечно, фестиваль уже вырос из тех времен, когда я лично общалась с артистами. Сейчас я этого не делаю, но присутствует другой нюанс – есть фейсбук, и у каждого есть возможность мне написать, прислать свое видео, причем в любое время суток. Я от этого стала безумно страдать, но проигнорировать не могу.
Фото — Роман Демьяненко
– И много стоящих оказывается среди них?
– Такие есть, безусловно. Но у меня вопрос к этим артистам: «А какую аудиторию вы можете привести за собой?». Как правило, артистов, которые могут привести аудиторию, единицы. В основном получается, что это мы даем им ее. Как раз таких желающих себя показать очень много. И тут действительно каждый раз приходится выбирать. Потому что наравне с одним таким есть еще пять других. И я выберу того, у которого чуть лучше ситуация: у него есть в программе международный участник или эксперимент с кем-то из другой темы, или он себя правильно пропиарил, и я вижу у артиста какой-то резонанс, он не богом забытый.
Мне очень интересно выбирать музыкантов, даже сидя в Москве в офисе. Мы можем даже на основании ютьюба очень быстро понять, почувствовать артиста и поставить его в программу. Есть много ситуаций, когда мы обращаемся в иностранные посольства, и они сами нам предлагают музыкантов. Такой был случай в прошлом году с бразильской певицей Эллен Олериа. В Москву она уже не попадала по времени, и мы решили отправить ее в Екатеринбург. А потом я смотрю – у нее на сайте 10 миллионов просмотров ее видео. Потому что она из Бразилии, у них естественно гораздо больше людей, больше популярна такая музыка, и она победительница бразильского «Голоса» - она там мегазвезда. А она к нам просто приехала в Екатеринбург, под дождем поиграла.
– А как случилось, что фестиваль вышел за пределы столиц?
– Это просто мой широкий круг общения. У меня сначала были люди из Петербурга, наши партнеры, которые говорили: «У нас есть такое красивое место, хорошо бы там фестиваль провести». Так же было в Екатеринбурге. А с Воронежем получилось так, что я приехала поучаствовать в исследовании на тему городской среды, проанализировать ситуацию, которая есть в городе в сфере не академической музыки. У меня была пара часов свободного времени, и я спросила, есть ли какие-нибудь усадьбы в городе – мне было интересно для себя. И мне показали две площадки: усадьбу Веневитинова и Рамонь. С этого все началось. Когда я увидела Рамонь, поняла, что надо попробовать провести здесь фестиваль. И все получилось.
Фото — Роман Демьяненко
– Какой для вас Воронеж, его аудитория?
– Она очень теплая, добросердечная, отзывчивая. Мы не испытываем никакой сложности с тем, чтобы донести сюда что-то, нам здесь верят, нас здесь любят и с удовольствием принимают. И каждый раз, работая над программой, мы думаем, что бы еще такого же теплого привезти в город. Не экспериментального, не чего-то сложного, не просто танцевального, а вот именно теплого. Всегда здесь хочется людям какой-то бальзам на душу вылить. С Воронежем есть контакт на уровне сердца.
– Расскажете о планах на это лето в Воронеже?
– Мы как раз сейчас решаем эти вопросы, и совсем скоро вернемся к вам уже с конкретикой, с датой и именами. Я очень надеюсь, что фестиваль в этом году пройдет с таким же успехом, обязательно при хорошей погоде, и соберет еще больше любителей качественной музыки. И может даже наоборот – откроет людям путь к этой качественной музыке и покажет что-то принципиально новое. Это однозначно будут новые ощущения, то, чего люди никогда не слышали, не чувствовали. Возможно, благодаря этому люди будут еще больше слушать хорошую музыку. А это очень важно. Это настоящее формирование среды – то, чем нам очень нравится заниматься, и то, что действительно получается делать.
){kind=link}