Алексей Бартошевич, один из ведущих мировых специалистов по творчеству английского классика прочел 24 января лекцию «Шекспир и современный театр» в воронежском Камерном. Встреча прошла в рамках проекта «Лекция в театре». Алексей Бартошевич рассказал об истории интерпретаций классический пьес, о своеобразии метафорического языка современных постановок и о проблемных вопросах в них.
Об актуальности шекспировских пьес
– Шекспир – это не тот автор, о котором вспоминают только по торжественным юбилейным датам, это живой автор, это часть русской театральной традиции, точно также как Чехов – часть английской театральной традиции. Чехов давно стал английским автором, а Шекспир – русским. Шекспировские пьесы стали частью нас самих, и мы обращаемся к Шекспиру и к классике не только для того, чтобы понять, как думали и жили люди в XVI веке, но главным образом для того, чтобы понять себя – кто мы, чем мы живем, и как нам жить.
О понимании шекспировских образов
– Гамлет – это зеркало, которое стоит на большой дороге, и по этой дороге мимо этого зеркала идут народы, идут века, поколения, государства. И все видят в этом зеркале себя. Сам принц Гамлет в разговоре с актерами говорит, что цель театра была и есть – держать зеркало перед природой, являя каждому веку и сословию его точное подобие и отпечаток. Это очень верно применительно к нашей русской культуре, к русским театральным – и не только театральным – традициям. Шекспир в России – это не только огромная серия театральных произведений, но это и музыка, и живопись, и поэзия.
Об интерпретации классических произведений
– История интерпретации классики – это форма самопознания движущихся культур, в частности, русской культуры. И если посмотреть на историю русских Гамлетов, то трудно найти более точное подобие того, как движется, как развивается наша собственная культура. Если кто-то хочет исследовать самую сущность, душу русской предреволюционной интеллигенции, то что нам может дать больше, чем, скажем, Гамлет художественного театра, который делал Гордон Крэг и Станиславский?
В сущности, вся история интерпретации Шекспира – это история постепенного раскапывания этих дремлющих смыслов. Смыслы, заложенные в тексте, способны раскрываться в течение веков. Таким образом великое произведение строится по законам живой природы как дерево, как трава. Оно способно к обновлению, росту, изменениям, метаморфозам. И оно способно впитывать в себя, в систему своих смыслов все то, что о нем думают люди разных поколений. Современный взгляд на Отелло, или Гамлета, или Лира – это, в сущности, откристаллизованная история интерпретации.
Бенедикт Камбербэтч в спектакле "Гамлет", 2015
О философских вопросах
– У Тургенева есть известная статья «Гамлет и Дон Кихот». Он задается вопросом: «Что предпочтительней: неразумное, не рассуждающее, но благородное действие или величественное бездействие?» И на этот вопрос Тургенев отвечает абсолютно определенно – конечно, Дон Кихот. Но эта статья заключает в себе укор себе, укор России, укор русской интеллигенции, укор русской мысли вот в этом самой тургеневской болезни, традиционной русской болезни – бездействия.
О единых законах развития театра
– Современниковцы и Олег Ефремов пошли смотреть Гамлета Питера Брука. Этот спектакль Брука оказал на молодой «Современник» огромное воздействие. И там, в Европе, и здесь было молодое поколение, которое пыталось понять себя и свое место в исторической реальности. Прошло меньше полугода, и в Лондоне на сцене Ройал-Корта началась театральная революция поколения рассерженных молодых людей, которые дали совсем другого Шекспира. И, может быть, самые великие шекспировские спектакли XX века выросли из этих корней.
С другой стороны, наша тогдашняя молодежь и их английские ровесники – это было одно поколение. Сколько ни было бы железных занавесов, все равно театр и искусство способно самые серьезные, самые непроницаемые завесы, которые выстраивают между странами политики, каким-то образом преодолевать, игнорировать. Театр в мире развивается по общим законам, существует какая-то логика общего процесса, которая объединяет театр в пределах мира – и стилистически, и по смыслу.
Алексей Бартошевич
Фото — Воронежский камерный театр
– Гамлет – одна из высших точек театра на Таганке, одна из высших точек любимовской режиссуры и духа Любимова. Огромную роль там играл Давид Боровский, которому пришла гениальная идея с занавесом – этой странной и страшной паутиной, в которой увязали люди. Иначе подсвеченный, этот занавес казался какой-то стеной из земли, которая выступала образом смерти, этот занавес мог двигаться по сцене в разных направлениях, так что бежать от него было некуда. Занавес как воплощение не только политических сил – нет-нет, это не воплощение советской власти. Это был спектакль гораздо более глубокого уровня, чем просто сведение политических счетов. Политиков на Таганке было и без того достаточно. Нет! Это были образы смерти, это грозные и надличные силы, правящие в мире трагедии.
Владимир Высоцкий в "Гамлете" Театра на Таганке, 1971
Другой режиссер, Някрошюс, умеет самые простые мизансцены выстраивать так, что за ними открываются серьезные смысли. Те кто видел Макбета Някрошюса, помнят сцену – Макбет влезает на стол или помост, взявшись за руку со своей леди, и прыгает с него. Стол небольшой высоты, поэтому и прыжок невысокий. Он взбирается и прыгает, и опять взбирается, и опять прыгает. В чем дело? Совершенно ясно, что за этой простейшей мизансценой открывается. Это падение, короткое падение с малой высоты Макбету и его леди кажется полетом, полным головокружительного соблазна, соблазна абсолютной свободы, соблазна, за которым стоит ощущение, что ты в противоположность всем этим ползающим по земле муравьям можешь лететь, ты причисляешься к избранным.
Об изменчивости произведений искусства
– Великие произведения искусства способны меняться. Они не пишутся, они не создаются раз и навсегда в том виде, в каком их создает мастер – у них есть волшебное свойство меняться во времени. То, что Михаил Бахтин называл «приращением смысла». Чем больше времени проходит, тем больше дистанция между личностью художника создавшего его и смыслом текста. Если бы вы рассказали Шекспиру, что мы сейчас понимаем, когда читаем Гамлета или когда режиссеры его ставят, уверяю вас, Шекспир бы сказал: «Да что вы, ребята! Я такого не писал, этого в голове у меня не было!» И это ничего не значит, потому что великое произведение бесконечно больше, чем личность художника, который его создал. И оно заключает в себе совокупность потаенных смыслов, которые даже его создателю не ясны, они раскрываются со временем.
О проблемах современной трактовки классики
– Есть грань, которая разделяет интерпретацию, связанную со смыслом текста, и интерпретацию, которая перестает быть интерпретацией и становится абсолютно независимым созданием мыслей и чувств режиссера. Как бы ни ставили под сомнение саму возможность черту определить, это еще Шекспир или уже нет, все-таки некая черта есть. Беда только в том, что определить на уровне логики, на уровне формулировок эту черту, уверяю вас – а я всю жизнь этим занимаюсь – невозможно.
В современной авангардной режиссуре даже слово «интерпретация» считается устаревшим, потому что интерпретация предполагает реальность того, что интерпретируется, то есть некоторую связь между постановкой и текстом пьесы. У меня очень скромные требования к авангардной режиссуре, я хочу понять только одно: для того, чтобы сделать этот спектакль, режиссеру нужна была эта пьеса?
О времени и подходящих пьесах
– Я уже много лет говорю: «Ребят, не трогайте Гамлета!» Не потому, что я встаю на защиту шекспировской буквы, просто есть времена для Гамлета, есть времена не для Гамлета. Есть времена, достойные этой пьесы, есть времена, которой этой пьесы не заслуживают. Что совершенно не значит, что это плохие времена. Есть другие пьесы.
Справка РИА «Воронеж»
Алексей Бартошевич – профессор, критик, телеведущий, заведующий кафедрой истории зарубежного театра РАТИ, один из ведущих мировых специалистов по творчеству Шекспира, член исполкома Международной шекспировской организации.
«Лекция в театре» - проект воронежского Камерного. В рамках проекта в нашем городе с бесплатными лекциями выступают известные театральные критики и искусствоведы.
Критик Алла Шендерова уже рассказывала воронежцам о театральной цензуре, Глеб Ситковский – об авангардном театре, а культуролог Джон Фридман – о взгляде американца на русский театр.
