Мама основателя «КиШ» в Воронеже: «Мы с Мишей жили как на пороховой бочке»

Татьяна Горшенева, мама лидера панк-группы «Король и Шут» Михаила Горшенева, в эксклюзивном интервью корреспонденту РИА «Воронеж» рассказала, как ее сын лазал по крышам, чтобы побороть страх высоты, как стеснялся работать на молокозаводе, почему конфликтовал с отцом, не любил ходить по магазинам, о чем мечтал и какие подарки делал.

В Воронеж Татьяна Горшенева приезжала на открытие монумента в честь Михаила. В столице Черноземья она побывала впервые, за два дня успела поучаствовать в памятных мероприятиях, посвященных сыну, а также посетила съемочную площадку сериала «Дельта» в рамонском районе, где сфотографировалась с известным воронежским актером Сергеем Селиным.

– Татьяна Ивановна, с каким настроением ехали в Воронеж?

– С прекрасным! Я очень люблю дорогу, но давно из Питера никуда не выбиралась. Последний раз ездила на поезде в феврале прошлого года, когда меня пригласили в Москву на музыкальную премию «Чартова дюжина», где Мишу посмертно наградили в номинации «Легенда».

 - А когда Мишутка был маленький, я каждое лето возила его в Евпаторию, потом уже и с Лешенькой (младший брат Михаила, солист группы «Кукрыниксы», - прим. РИА «Воронеж») все вместе стали ездить. Нам врач рекомендовал отдыхать с детьми на море, так как у них здоровье было слабое: у Мишутки были проблемы с легкими, а Леша заикался. Также, по совету врача, я начала заниматься с детьми пением (у меня профессиональное музыкальное образование, закончила Петрозаводское музучилище по направлению «дирижер-хоровик»). Дома у нас одно из упражнений было - разговаривать нараспев. Я задавала детям вопросы, напевая: "Ле-ше-нька, Ми-ше-нька, вы хо-о-отите ку-у-ушать?". И они мне пели в ответ: «Да-а-а, ма-мо-чка, по-о-одогрей су-у-упчика!».

Сейчас я работаю педагогом в центре для реабилитации инвалидов, объясняю им, что петь очень полезно. Чувствую там себя на своем месте.

– Миша с Лешей показывали в детстве какие-то вокальные способности, можно было понять, что они станут певцами?

– Нет. Для них пение было в первую очередь оздоровлением, а во вторую - совершенно естественным занятием. У нас дома всегда звучала музыка: я писала детские сценарии под классические произведения, играла на фортепиано, в компаниях пела романсы и какие-то застольные вещи. Так что, сыновья слушали музыку с рождения. Только выросли они на классической музыке, а ушли в рок.

– Вы не противились их выбору?

– Никогда! У меня была своя система воспитания: я не учила детей, а шла за ними. Я разрешала им делать ошибки – не наделаешь ошибок, никогда не научишься. Я разрешала им дружить с плохими компаниями, чтобы потом они могли отличать хороших людей от плохих. И всегда говорила: "Делайте выводы". Самое главное, к чему я стремилась, чтобы мои дети выросли порядочными людьми. Я считаю, мне это удалось.

– С кем сложнее в детстве было – с Мишей или с Лешей?

– С Мишей. Сложней, но интересней. Я когда Лешей беременная была, очень хотела девочку. УЗИ тогда не было, и я все время думала: "Только не второй Миша!". И, видимо, мое сильное желание родить девочку отразилось на характере Леши – он более мягкий, спокойный, очень послушный ребенок, с ним вообще проблем не было. Он делал все так, как надо. А Мишка меня до слез доводил – я бежала в ванную, рыдала, а следом Лешенька: «Мамочка, не плачь, ну, такой у нас Миша!». Потом Лешка ему по голове настучит, тот идет и извиняется.

– За что на него ругались?

– Миша был неуправляемым ребенком – делал, что хотел. Я, конечно, многое ему позволяла. Но когда это заходило за рамки, говорила: "Миша, это делать нельзя!". А он стоял на своем: «Я хочу! Я буду!». Мы ругались из-за того, что дома не было порядка. Я приходила с работы, в квартире все вверх дном. Говорила: "Пока вы не приберете за собой хотя бы в кухне, ужин готовить не буду". На Мишу это не действовало, он мог и бутербродиком обойтись. А Леша очень кушать любил, я его так и звала: Лешка – прожорливое брюшко. Ему приходилось и за себя, и за брата убирать, картошку чистить, Миша ни в какую не хотел помогать!

– Миша хулиганистым мальчишкой рос, сильно проказничал?

– Ко мне постоянно приходили родители других детей жаловаться: «Ваш Миша играл в войнушку, побил моего сына». Спрашиваю у него: "Зачем?". Он отвечает: «Так мы ж в войнушку играли!». У него все по-настоящему было, без «как будто бы». В детстве у него фобия высоты была, и он постоянно ее испытывал на себе. Бегал по крышам, ложился на самый краешек и смотрел вниз. Я не успевала его снимать! У нас окно выходило на соседнюю девятиэтажку. Смотрю: дети бегают по крыше, курточка знакомая. Мишка! Я бегом в подъезд, а Миша, зная, что буду ругаться, спускался по чердаку через другой выход.

– Кто за кем из братьев присматривал?

– Дома в этом отношении можно было положиться на Лешу. А если куда-то отпустить, то тут как раз Леша за Мишей шел. Когда Леша сказал мне, что выбирает Мишину дорогу, я ему ответила, что он будет всегда в Мишиной тени: Миша - это глыба, энергия, тебе никогда не превзойти его!

В Мише было столько энергии, что он не мог усидеть на месте, постоянно был чем-то занят! Но если он занимался музыкой, ничто не могло отвлечь его! Он был весь в творчестве. До сих пор помню его взгляд, когда я заглядывала к нему в комнату, а он сидел играл на гитаре. Он вообще не понимал, что происходит: кто пришел, что хочет, зачем кушать? Взгляд был сумасшедший! В такие моменты я быстро закрывала дверь, боялась, что он гитарой в меня кинет. Миша говорил: «Нам негде репетировать». Я разрешала дома. Три гитары электрических, ударная установка и до 11 вечера этот грохот! Звонят соседи, я ему говорю: "Иди, разговаривай с ними сам". А он отвечал: «Вы еще мной гордиться будете!».

– А вообще, тяжело было с двумя мальчишками?

– Тяжелее было, не когда я детей растила, а когда муж приезжал. Юрий Михайлович в КГБ служил, дома редко бывал. Но когда он приезжал, пытался своей тяжелой рукой наложить вето на все, чем сыновья занимались. Все было не так: Цоя нельзя слушать, «Алису» нельзя, туда нельзя, сюда нельзя! Я была, как между молотом и наковальней. Леша молчал, а Миша сразу возмущался: "Как это нельзя?". Я-то им не запрещала слушать их любимую музыку. Но приходилось подстраиваться под папу. У Миши из-за этого всегда были с ним трения. Юрий Михайлович, конечно, любил своих детей, он хотел, чтобы они выросли патриотами своей страны и делал для этого все (Юрий Горшенев скончался через 40 дней после смерти сына, – прим. РИА «Воронеж»).

Кстати, в честь запрещенной папой группы «Алиса» дети нашу первую кошку назвали. Леша подарил мне ее на 40 лет. Я согласилась, сказала: "Хорошо, пусть для вас она будет Алисой в честь группы Кинчева, а для меня – в честь любимой актрисы Алисы Фрейндлих".

– Почему отец не смог настоять на службе Михаила в армии?

– Мишенька очень хотел служить, но его не взяли. Юрий Михайлович его уже определил в погранвойска, место нашел. Но на медкомиссии у Миши обнаружили сколиоз, тогда с таким диагнозом в армию не брали. Всю жизнь он потом мучился с этой спиной! Когда выяснилось, что в армию он не пойдет, папа сказал: «Есть хочешь? Нечего на нашем иждивении сидеть, иди работай!». Нашел ему место на цементном заводе, грузчиком. Однажды они разгружали мешки, и в кузове одной машины сломался борт. Чтобы цемент не вылился, Миша подпер борт своей больной спиной. После этого он ушел на больничный, а потом – на другой завод. Стал работать на молокозаводе. Помню, как-то отец пристыдил его: «Ты работаешь на молокозаводе, давай приноси в дом молоко!». Миша долго переживал, он не понимал, как можно нести с завода через весь город молоко, что люди подумают? Но однажды все-таки принес. Ему так стыдно было, что он спрятал бутылку за пазуху. Он не украл, рабочим бесплатно выдавали. Просто сам факт того, что он несет с работы какое-то молоко, для него было трагедией. Папа потом сказал, чтобы больше не носил.

– А деньги он в дом отдавал?

– Конечно. У папы это круто было поставлено: все заработанное в дом. Он и на дачу заставлял всех ездить. Как же дети ненавидели эту дачу, но ездили, копали, сажали.

– Миша не хитрил, чтобы отлынуть от дачных работ?

– Хитрил у нас Леша. Придумывал, как быстрее сделать работу, чтобы потом смыться гулять. А Мише сказали копать, и он стоит копает. По ходу придумывает какую-то музыку, весь в себе. Я ему уже кричу: "Миша, все, хватит, там уже не надо копать, забор!". Музыку он везде сочинял. Я такая же, кстати. Могла в троллейбусе так погрузиться в работу, что проезжала свою остановку. Папа говорил: «Вы с Мишей оба полоротые». А я отвечала: "Зато талантливые!".

– С девушками вас знакомил?

– Девушки для него не представляли никакого интереса. Только музыка. Девушки мимо проходили. Как в его песне «Воспоминания о былой любви». Он и с Олей, второй женой, познакомился не сам. Она к нему первая в ресторане подошла. Оля на машине была, везде его возила. Однажды привезла его к нам домой, тогда я ее и увидела. Я никогда не осуждала Мишу за его выбор. Когда сама выходила замуж и моя мама попыталась мне что-то сказать, я ей ответила: "Ничего мне не говори. Если мы когда-нибудь разойдемся, виновата будешь ты". Так и с Мишей, я ни про одну девушку его ничего не сказала. И про Олю. Что слепили, то и получили. Я в их жизнь не лезла. Может, мне что-то в их семье и не нравилось, но я молчала. Когда они поженились и Миша съехал от нас, в какой-то степени я даже рада была, потому что понимала, что ему там лучше. Он не любил никакого насилия над собой, а папа наш всех учил, как жить. После женитьбы Миша редко нас навещал – по праздникам в основном.

– Миша часто делал вам подарки?

– В детстве только, рисовал много, до сих пор храню его работы. Когда вырос, стал давать деньги на подарки. Они с Лешей и папой скидывались, чтобы купить мне что-нибудь на день рождения. Сам он ничего купить не мог, для него поход в магазин был настоящей пыткой. Он и Оле говорил, что его главная функция в семье, – быть добытчиком. Оля мне иногда жаловалась, что Мишу невозможно заставить ничего сделать по дому. А я, как дипломат, ей объясняла: "Ты напиши ему список, так он не помнит ничего". С ним надо было конкретно разговаривать. И ни в коем случае не провоцировать, он был очень вспыльчивым.

– Когда стал серьезные деньги зарабатывать, на что он любил их тратить?

– Он все отдавал Оле. А вообще, он всегда завидовал байкерам и мечтал купить мотоцикл. Я его отговаривала: "Да куда тебе! Ты два метра проедешь и воткнешься". Ему нельзя было водить. Он мог за рулем задуматься и разбиться. Поэтому у него и машины-то не было. На велосипеде только катался. Помню, в мой день рождения звонит Оля: «Татьяна Ивановна, Миша на велосипеде в люк провалился!». Я даже не удивилась. Только мой сын мог такое учудить. Миша всегда устраивал в мой день рождения «сюрпризы»! Потом, как выяснилось, он просто пьяный ехал: друзья подарили ему шкуру волка, и он это дело отметил.

Последний подарок, который он мне сделал незадолго до смерти, – это кошка. Когда умерла Алиса, я очень тосковала. И он купил мне новую - черную, с желтыми глазами, зовут Оливия. Я еще на него поругалась: "Зачем же так потратился?" – 5 тысяч рублей котенок стоил! А он только рассмеялся: «Да разве это деньги, мам?». Он легко расставался с деньгами. Помогал всем, кто просил. Многие пользовались его добротой. Ему пол- Питера, наверное, должны...

– Помните, как Миша сказал вам, что станет папой?

– Помню. Я шла по дороге домой и думала: "Боже, ну какой из Миши может быть папа?!". Единственное, что меня согревало, что он уже зарабатывал хорошие деньги и хотя бы материально мог обеспечить семью. А так, он сам по жизни был ребенком. Оля воспитывала троих детей: Настю (дочку от первого брака), Сашеньку и Мишу.

– А вообще, отцовство изменило его?

– Изменило. Вообще, мужчину отцовство не меняет, он начинает понимать, что стал отцом, когда ребенку исполнится четыре года. А до этого времени все зыбко. Миша, конечно, старался быть хорошим папой, но он все время боялся чем-то навредить ребенку и получить за это нагоняй. Так во многих семьях бывает: когда муж пытается поменять ребенку памперс, жена кричит, что он неправильно это делает, муж впадает в панику и в следующий раз он уже боится подойти к ребенку. Мишу спасало только то, что он дома редко бывал.

– Все отмечают внешнее сходство Александры с Мишей...

– Мне все равно! Вот по характеру они да, похожи. Саша – вылитая Миша: как она сказала, так и будет. Поэтому мне с ней легко: я прошла на Мише огонь, воду и медные трубы. И знаю, как надо обращаться с ней.

– Татьяна Ивановна, вы наверняка не раз задавались вопросом, почему все так произошло: почему Миша не смог побороть наркотическую зависимость, почему ему никто не помог?

– Как мама я несу этот крест всю свою жизнь. Мы с Мишей жили, как на пороховой бочке, – все время ждали, когда она взорвется. Все понимали, что добром это не кончится. Мише ничего нельзя было запретить, бесполезно! Он очень много делал ошибок. Конечно, это нехорошо, когда музыкант говорит, что у него музыка хорошо пишется только после того, как он уколется. Но у Миши именно так случалось. Ну что сделаешь? Это я уже потом стала читать про зависимость. Оказывается, если какой-то человек не колется и не пьет, кровь его спокойно живет. Но как только он уколется, он становится зависимым от наркотика навсегда. И как бы он над собой не работал, кровь будет требовать этого. У Миши все в жизни было по-настоящему – если он играл, то до конца. И эта работа в театре, которая вымотала его окончательно. Миша мне признавался: «Мам, мне никогда не выйти из образа Тодда! Режиссер говорит выпивать по стакану водки после спектакля. Я пью, не помогает».