Премьера спектакля «Солнечный удар» по произведению Ивана Бунина состоится в Камерном театре 3 и 4 мая. Режиссер постановки – Ирина Керученко, работавшая с такими известными театрами как Театр.doc, Мастерская Петра Фоменко, Центр имени Мейерхольда и Александринским театром, рассказала корреспонденту РИА «Воронеж» о трудностях бунинского текста, работе с местными актерами и о том, почему спектакль способен тронуть каждого.
– Вы уже ставили «Солнечный удар» в 2014 году в Александринском театре. Почему вы снова вернулись к этому материалу и выбрали его для воронежской сцены?
– Вообще, первая работа над спектаклем была не в Александринке, а в «Мастерской Петра Фоменко». Там не случилось спектакля, потому что Петр Наумович ушел из жизни, но я посчитала, что его присутствие на первых этапах – это благословение мастера. Возникло желание его повторить, потому что материал-то красивый, ясный, солнечный, которого нам всем не хватает. Ведь нам всем нужна любовь, только это и интересно в жизни. Ко всему, Воронеж – это места Бунина. Плюс хотелось задействовать определенную актрису, дать ей возможность раскрыться в этом материале, и мы с Михаилом Владимировичем искали материал на Екатерину Савченко.
– Почему она так привлекла ваше внимание?
– Когда я знакомилась с труппой, смотрела фотографии на сайте, Катя показалась мне самой искренней. Бунинские героини ведь помимо загадочности обладают как раз невероятной искренностью. Они лучистые и светлые, в них есть натуральность, легкость, красота, природная сила, чистота – она именно и заложена в самом материале, несмотря на загадочные мотивы этой истории любви.
– Есть ли актуальность этой истории сегодня?
– Актуальность этой истории есть всегда. Потому что мы до сих пор любим, до сих пор влюбляемся в чужих жен, в чужих мужей. Ко всему, она мне кажется красивой. Она красива по тому градусу, по тому накалу, который передает Бунин, по этой невыносимой тоске по любви. А этого, как всегда, не хватает в жизни. Эта история про каждого, потому что каждый хотя бы раз в жизни влюблялся, мучился и страдал из-за любви.
– Спектакль будет на малой сцене. Это часть задумки?
– Камерного, комнатного пространства требует сам материал. Это достаточно интимная история двух человек, такая форма моноспектакля. Все строится на взмахе ресниц, на дыхании, на локоне женщины, поэтому здесь важен совсем близкий, очень чувственный контакт со зрителем.
– А декорации, костюмы, они передают эпоху, описываемую в произведении?
– Это стилизация-новодел. Если делать все под ту эпоху, это очень дорого обойдется, потому что нужно покупать антикварные вещи, а спектакль все-таки планируется эксплуатировать. Мой художник хотела купить антикварные перчатки, например, но они вышли бы из строя на третий спектакль.
– Постановка в Камерном театре отличается от предыдущих?
– Изменения, конечно, есть. Здесь другой зал, другие декорации, другой свет. Ко всему, есть изменения и в игре артистов: в Александринке спектакль идет дольше, а здесь из-за темпа подготовки, достаточно сложного способа изложения материала мы сократили его на 20 минут.
– Мы достаточно мучительно находили общий язык, потому как сам по себе материал сложен своим эротическим напряжением, которое на сцене очень трудно строить. При этом я другой режиссер, у меня другой способ репетирования, другой режиссерский язык, непривычный для артистов, другой авторский театр. Была усталость, были неудобства в присваивании способа существования – это все приходилось преодолевать. Какая-то часть, которую можно сыграть дольше в силу изобретательности артистов или их личного опыта – не случилась у нас. Артистка у меня с характером. При всей своей хрупкой наружности она энергетически сильная, категоричная, упрямая, с жестким принципиальным стержнем, с мощным голосом и с невыносимым желанием делать все сверхответственно и на самом высоком уровне, словом – борец за свою индивидуальную художественную правду. Она коня на скаку остановит, если надо. А здесь от героини требуется открытость, слабость, легкость, воздушность, безответственность, хрустальность, веселость, бессильность, нежность, одухотворенность, вдохновение, отсутствие умения бороться, умение просить прощения, даже когда чувствуешь, что не виноват. А самое главное –искренность и умение безмолвно, не изображая страданий, преодолевать боль. В природе женской все это заложено, но жизненные обстоятельства зачастую развивают в нас, женщинах, силовые качества. И для актрисы Савченко это роль «на преодоление». Честно признаться, перед сдачей спектакля у меня была полная уверенность, что работа с актрисой – это мой режиссерский и человеческий провал. Но случилось чудо, и Катя вдруг смогла найти в себе мой режиссерский разбор и очень достойно, убедительно, деликатно и завораживающе легко, говоря театральным языком, провела и внешний и внутренний рисунок роли на сдаче спектакля.
– Вам не страшно оставлять спектакль?
– Наверное, нужно было бы испугаться, но, несмотря ни на что, мне почему-то не страшно. Может, от того, что какой-то определенный период наших репетиций был счастливым и удачным. Я надеюсь, что именно этот период спасет нас, потому что там были забиты мои режиссерские «гвозди». Плюс ко всему, у меня уверенное ощущение, что получилась замечательная и интересная роль у Михаила Агапова, который исполняет Поручика, которая ему очень идет. Надеюсь, женщины это оценят. На данном этапе актеры немного задавлены моей режиссурой, но когда спектакль начнет дышать, может быть все недурно. Во всяком случае, неправильно будет терять надежду, иначе зачем я вообще сюда приезжала? И, ко всему, я люблю свои спектакли, хотя говорить так немножко бессовестно. И если возвращаться к вопросу, почему я повторила этот спектакль – мне кажется, что хорошее надо приумножать. У спектакля чудесная сценография и костюмы известного московского художника Марии Утробиной и замечательная музыка Натальи Богданович, прекрасный свет художника по свету Елены Алексеевой. В нем много любви. У меня есть убеждение, что хороший спектакль способен очистить энергетику города. Артисты все равно ментально транслируют сообщение, которое закладывается режиссером, и в этом суть профессии.
– Как вы познакомились с Камерным театром, с Воронежем?
– С Воронежем и с театром познакомилась сейчас, на этой постановке. Меня пригласил Михаил Владимирович Бычков, и он стал для меня открытием, хотя сначала, конечно, мне было страшновато ехать. Очень много слышала о нем, знала, что он золотомасочный режиссер и интересная личность. При этом у меня есть круг общения, который его очень уважает. Хоть знакомые мои и достаточно профессиональные люди, вкусы-то разные, и я боялась не совпасть – я всегда боюсь не совпасть с худруками. Когда ты смотришь спектакли театра, в основном под режиссурой худруков, потом нужно что-то говорить, и страшно это делать, если то, что ты увидел, тебе – никак. А здесь для меня это личное открытие, восхищение и влюбленность. Меня очень впечатлили «Дураки на периферии» и «Дядя Ваня». Я уже давно не влюблялась в режиссерский талант, потому что в основном не меняю худруков, работаю с определенными людьми. А тут новый руководитель, и такое открытие.
– А он вмешивается в процесс?
– Нет, совершенно. Когда нужна помощь профессиональная, ты всегда ее ищешь у того, кого уважаешь. И от него чувствовалась поддержка, доверие, у нас происходило внятное профессиональное общение. Это очень ценно.
– То есть, можно сказать, сложился союз?
– Были, конечно, шероховатости во взаимоотношениях, не успевали что-то, как и в любом театре, но в целом мы вышли подготовленными. Все как-то к концу было слаженно, на взаимном добром отношении друг к другу, несмотря на горячие взрывоопасные дни выпуска.
– А были мысли вернуться и поставить еще один спектакль?
– От меня здесь ничего не зависит. Не пригласят – значит, что-то не сложилось. Пригласят – будет приятно быть полезной и встретиться с симпатичными, талантливыми людьми.
){kind=link}