Популярная российская инди-группа «Наадя» выступила в Воронеже в рамках Платоновского фестиваля искусств в субботу, 13 июня. Музыканты сыграли часовой концерт на летней сцене в парке «Алые паруса».
Участники «Наади» Надежда Грицкевич (вокал) и Иван Калашников (электроника) рассказали корреспонденту РИА «Воронеж» о своем музыкальном стиле, русском языке и старых песнях.
– Colta назвала вас «певицей русской тоски», есть ли в этом определении доля истины?
Н.Г. – Почему-то с самого начала, как только появились наши первые песни, на нас налепили этот странный ярлык «русская тоска». Наша музыка меняется, и даже если когда-то и можно было что-то подобное о нас сказать, то сейчас мы стараемся от этого определения отойти, делать что-то принципиально новое. Мы не стремимся быть грустными и тоскливыми.
– К какому музыкальному стилю вы относите свою музыку, и нужно ли вообще музыканту как-то определять свой стиль?
Н.Г. – Сегодня это надо делать, потому что это как тэги для людей, которые ищут новую музыку для себя по каким-то похожим исполнителям, направлениям. Но для нас самих неважно быть рокерами или попсой, мы делаем музыку, которая нравится нам самим, а в разное время это могут быть совершенно разные вещи. Сегодня нам ближе всего электронная музыка, вернее всего наш стиль, наверное, характеризует сочетание «электронная поп-тоска» (смеется).
– Вы долгое время пели на английском языке в группе Moremoney, а теперь все тексты «Наади» – только на русском. Почему?
Н.Г. – Это делает музыку более осмысленной, приближает нас к зрителю. На английском языке можно петь о чем угодно. А когда поешь по-русски, язык всегда может тебя выдать, если ты где-то не искренен.
И.К. – Мне кажется, в России вся иностранная музыка работает на одном уровне – просто как музыка. Как будто в ней нет слов. Вокал является дополнением к мелодии. Можно понять отдельные фразы или песни, если знаешь язык, но все равно не все так владеют тем же английским, чтобы пропускать этот текст через себя. А когда слушаешь музыку на русском языке, появляется второй уровень, потому что ты точно понимаешь, о чем поется.
Н. Г. – Песни на иностранном языке никогда не будут так резонировать в душе, как песни на русском. Ну можно там подпеть «Oh, you broke my heart, yeah!», но это будет как-то поверхностно. Сейчас мне совсем не хочется ничего писать на английском, и даже кажется смешным, что раньше мы пели только на нем. Это нельзя воспринимать серьезно.
– На живых выступлениях вы часто используете визуальные эффекты – дым, светомузыку, видеоряд. Для чего это нужно?
Н.Г. – Нам нравится делать на концертах какую-то зрелищную составляющую, это создает определенную атмосферу. А видеоряд может вообще добавить новый смысл. Например, видео, с которым мы ездили в тур, для нас сделал наш друг Миша Дегтярев. Он не советовался с нами по поводу его создания, и то, что в итоге получилось, – это его понимание наших песен. Для нас самих это было интересное открытие.
– На каких площадках вам больше нравится выступать – закрытых клубах или опен-эйрах?
Н.Г. – Опен-эйры – это классная штука, но, например, сегодня мы все столкнулись с проблемой мошек и комаров, которые лезли в нос, в глаза. Наша любимая площадка – это московский клуб RED, там сзади огромный экран, на котором можно пускать видео, и большая сцена.
– Реально ли сегодня заработать музыкой? Приходится ли вам заниматься чем-то еще?
Н.Г. – У нас в группе работает два человека. Иван – промо-продюсером на телеканале, а басист Сережа Бурухин – программистом. Все остальные перебиваются от концерта к концерту. Конечно, продажей альбомов сегодня не заработаешь, деньги приносят только живые выступления. Не буду вдаваться в печальные подробности, но да, зарабатывать музыкой сложно.
– Вы писали песни в детстве и во время учебы в университете. Что-то из них звучит в сегодняшнем репертуаре «Наади»?
Н.Г. – На нашем первом альбоме процентов 40 песен, которые я написала очень давно: «Туман», «Положила», «Легион», «Сестра». Конечно, теперь они совершенно иначе звучат, чем тогда, когда я подбирала их на гитаре. Безусловно, их написал другой человек, и есть много песен, от которых я открестилась и к которым я никогда не вернусь. Но иногда те старые записи я использую как источник, который можно пересмотреть, переделать и использовать с нашим сегодняшним звучанием. Сейчас мы пишем совсем новые песни, и я гораздо реже заглядываю в то «хранилище».
– Вы в своей музыке откликаетесь на происходящие в мире события или поете о вечном?
И.К. – Как и все люди, мы не можем игнорировать окружающую действительность
Н.Г. – Но музыкальные «отзывы» на конкретные политические события – мне кажется, это история не про нас. Например, кавер на песню Александра Вертинского «То, что я должен сказать» мы записали просто потому, что нам нравится эта песня, а не потому, что хотели высказаться на тему войны, как тут же стали говорить. Мы скорее берем извне какое-то мироощущение. Эту самую русскую тоску, видимо, никуда нам от нее не деться.
){kind=link}