Свитер в обмен на военные карты. Как запомнил оккупацию 10-летний воронежский школьник

Почетный гражданин Россоши, 88-летний историк-краевед и писатель Алим Морозов – автор более 15 книг о войне на Среднем Дону, создатель Россошанского краеведческого музея. Морозов застал Великую Отечественную войну. Во время оккупации Россоши (июль 1942-го – январь 1943 года) 10-летний Алим находился там со своей матерью Евдокией Ивановной и бабушкой Ефросинией Матвеевной. Историк поделился с корреспондентом РИА «Воронеж» своими воспоминаниями и предоставил множество архивных фотографий военных лет.

Ребячья вахта

– В первый день войны, 22 июня 1941 года, я вместе со своими одноклассниками собрался ехать в пионерский лагерь. После первого класса на летних каникулах собирался на месяц оторваться от мамы с бабушкой (мой отец, с которым мама не жила, потом – в 1942-м –погиб на фронте). Нам велели помимо одежды взять с собой постельное белье, и вот мы с одноклассниками стоим возле птицефабрики и ждем автобуса. На столбе – громкоговоритель. И вдруг оттуда – знаменитое обращение наркома иностранных дел Вячеслава Молотова о том, что фашисты напали на нашу страну, – вспомнил Алим Морозов. – Мы, пацаны, слушали, понимали: случилось что-то страшное. Витька Скляренко, чей дед был во время Первой мировой в немецком плену, начал рассуждать: «Дед мне рассказывал, что немцев побить трудно. Хорошо они воюют».

После речи Молотова взрослых с улиц как ветром сдуло, а мальчишек к вечеру все-таки отвезли в лагерь в Есауловку, но Алим там пробыл недолго. Сбежал домой, потому что думал узнать что-то от матери о войне. С первых ее дней в Россоши образовался военный госпиталь, где мать Алима заведовала прачечной.

Мальчишки толпились на площади возле военкомата, куда каждый день из окрестных хуторов и сел приходили призывники – часто с лошадьми, которые тоже состояли на военном учете. Ребята смотрели и советовались друг с другом, как сбежать из дома на фронт. Потом бежали на свою вторую «вахту» – в госпиталь, где раненые ходячие солдаты просовывали мальчикам деньги через забор, чтобы те принесли им папирос, водки или конфет.

Алим с матерью и бабушкой жили в доме на восемь квартир, где размещались 24 семьи – по три в каждой квартире.

Неудавшаяся съемка

Сосед, Жорка Кобяков, уговорил Алима купить у него простенький фотоаппарат за 30 рублей. Кроме денег, продавец потребовал с дружка стакан сахара. Деньги тот выпросил у мамы, а сахар пришлось тихо выносить из дома.

Фотоаппарат Алим получил, но не было ни пленки, ни фотобумаги, ни проявителя с закрепителем. Карьеру фотографа мальчику на корню загубили оккупанты.

– Седьмого июля 1942 года в Россошь вошли немцы. Накануне из города эвакуировали тот военный госпиталь, где работала мама, а еще 5-6 июля небо над городом было черным от немецких самолетов, которые летели бомбить переправу через Дон, – вспомнил Алим Морозов. – Мама накануне прорвалась к коменданту города с просьбой об эвакуации, но в коридоре у того были громадные очереди и он никому ничего не обещал. Тогда она попросила о том же начальника госпиталя, кинулась перед ним на колени. Тот обозначил время, когда нам надо быть возле места, откуда повезут бойцов. Но ничего не получилось, уехать нам не удалось. А утром 7 июля мимо нашего дома в сторону Дона тянулись толпы беженцев на телегах, они вели с собой мычащих коров и волов. Бабушка спросила у какого-то старика: «Далече ли немец?» Он крикнул ей: «Сейчас мы пройдем, а они на «моциклетах» следом приедут». Так оно и вышло. После обеда в город вступили немцы, а потом – итальянцы.

Алим Морозов рассказал, как в один из первых дней оккупации возвращался с родными домой с окраины города и увидел силуэт танка, стоящего в подсолнухах:

– Непонятно было, чей он. Дорога была только мимо него. Долго не решались идти, пока бабушка не сказала: «Я пожила уже свое, смерти не боюсь!». И она пошла мимо – оказалось, это наш подбитый танк Т-34. Без гусениц, но, как позже выяснилось, с полным боезапасом. Через пару недель мы, мальчишки, залезли внутрь и даже выстрелили из пушки, наведя переполох у немцев. Правда, успели убежать, но тот танк они сразу вытащили из камышей.

В городе немцы сразу же раздали всем «аусвайсы» – документы, удостоверяющие личность, которые патруль мог проверить в любой момент. Был такой и у Алима, но он его разорвал сразу же, как только немцев прогнали из Россоши.

– Мою маму, как и многих горожан, под угрозой расстрела заставили идти работать в немецкий военный госпиталь. Ей платили по одной райсхмарке в день, вычитая из этого 10%, то есть по-нашему выходило порядка 9 рублей, а буханка хлеба на рынке тогда стоила 100 рублей, – сообщил краевед. – Осенью 1942 года итальянцы выселили всех жителей нашего дома и разместили там своих офицеров, а мы ушли жить к знакомым, в дом, часть которого занимала столовая для итальянских сержантов. Помню повара Джованни Пескари, который порой угощал нас кофе. Я все думал, где бы раздобыть пленку для фотоаппарата. Он был у одного сержанта, и я жестами просил у него пленку, но он показывал мне, чтоб я даже и не думал об этом. Спросил маму, нет ли пленки в госпитале, и, когда она убирала кабинет начальника, увидела ее на столе и взяла себе небольшую кассету. А вечером я, обрезав ее (под мою камеру она не подошла по ширине), вставил в фотоаппарат. На другой день я бегал по городу и фотографировал моих друзей, а вечером попался на глаза сержанту-итальянцу. Он жестами мне пояснил, что военные объекты снимать нельзя, открыл камеру и засветил всю пленку. Я тогда готов был убить его от злости!

Коньяк от оккупанта

По словам Алима Морозова, во время оккупации в Россоши работало три госпиталя, где трудились врачи и медсестры районной больницы: немецкий, итальянский и советский. Немцы велели лечить солдат Красной Армии максимально быстро, чтобы ставить их на ноги и отправлять на работу.

В итальянском госпитале работал врач Джанкарло Паретти. Однажды немцы привезли ему трех раненых советских танкистов: двое были очень «тяжелыми», а один с трудом мог говорить. Врач попросил медсестру Аню Попову, чтоб она поговорила с ним. Узнала, что его зовут Николай Полищук. Паретти посадил раненого на стул и налил тому рюмку коньяка для анестезии. Николай не понял, зачем это, и пить не стал – тогда Джанкарло на ломаном русском сказал «Твое здоровье!» и выпил коньяк сам, после чего взялся доставать осколки из тела танкиста.

– Уже после того как в Россошь вошли советские войска, плененного Паретти допрашивали в штабе, и тот назвал имя своей медсестры, которая подтвердила, что хирург помогал и нашим солдатам. Может быть, поэтому с ним обошлись мягко – отправили в Москву, где он продолжал работать по специальности. По одной из легенд, его самолетом даже возили оперировать племянника председателя президиума Верховного совета СССР Михаила Калинина. До 1946 года Паретти находился в офицерском лагере под Москвой, а после вернулся на родину, работал главным хирургом клиники Турина и умер в 1977 году, – добавил Алим Яковлевич.

Сожженные документы

– Мы, мальчишки, часто лазили по задворкам госпиталей. Каждый день там шли операции, и уборщицы выбрасывали одежду, в которой раненые прибывали с поля боя. Френчи, кители, брюки порой были в отличном состоянии, и мы старались там приодеться. Мой дружок Жорка Кобяков вообще щеголял во всем итальянском. Однажды мы поменялись с пацаном с соседней улицы – мне понравилась итальянская брезентовая полевая сумка, а ему – свитер, найденный мной на задворках больницы. Обмен произошел, и, к ужасу мамы, в сумке дома я обнаружил секретные военные карты на итальянском языке. Несмотря на чужой язык, я прочитал название Россоши и соседних с ней хуторов. Мы перепугались, думали, сейчас нас заберут как шпионов, и мама сожгла эти документы, – вспомнил Алим Морозов.

По его рассказам, на другой день после того, как в Россошь вошли оккупанты, сосед хозяйки квартиры, куда они перебрались из своего дома, пошел служить в полицию, ходил с белой повязкой на руке и «обнаглел до предела». Муж хозяйки воевал на фронте, и ей доставалось больше всего, а их сын каждое утро забирался на дерево и обстреливал Алима и его товарищей из рогатки старыми гильзами и осколками от снарядов. Было особенно больно, если попадал по спине.

– Рядом с нашим домом, частично ставшим сержантской столовой, в своих машинах (по-моему, сержанты их не пускали в дом) жили водители Филиппе и Альфред. Первый маленький и толстый, второй тощий как жердь. Мне их было жалко, и однажды я пригласил их домой. Филлипе разговорился с моей бабушкой, жестами показал ей: вот кончится война, разобьют фашистов, и он приедет в Россошь торговать лимонами и другими фруктами. Альфред в ответ на это крикнул товарищу: «Капиталисто!»

Иногда итальянцы развлекали мальчишек крохотными пантомимами – Альфред печной сажей мазал себе лицо, рисовал усы, как у фюрера, а Филиппе направлял на него палец и говорил «Пух-пух!», вроде как расстреливал его. Как-то раз водители взяли большой лист бумаги, по краям нарисовали профили Гитлера, Сталина, Муссолини, Рузвельта и Черчилля и подожгли лист. Когда он сгорел, шоферы развеяли во дворе пепел.

– А однажды Филлипе дал мне старую автомобильную камеру. Из нее мы нарезали резинок, смастерили рогатки и из-за кустов обстреляли сына полицая. Филлипе при этом аплодировал нам, – отметил Алим Морозов.