В 1941 году, когда началась Великая Отечественная война, Зина только что окончила первый класс. Жила с матерью и трехлетней сестренкой Валей в деревне Ельково Сосковского района Орловской области. Немцы вошли туда поздней осенью. Яркие, красочные воспоминания 86-летней Зинаиды Маниной (сейчас – жительницы села Пыховка Новохоперского района) о годах в оккупации и о том, что было после, – в материале РИА «Воронеж».
Как в кино
«Тени исчезают в полдень», «Вечный зов», «Любовь земная» – эти фильмы Зинаида Манина считает иллюстрацией своего прошлого. Многое из жизни их героев произошло и в ее собственной. Был даже сельский парень, ставший при немцах полицаем и жестоко мстивший девушке, отказавшейся до войны выйти за него замуж. Правда, эта история случилась не с Зинаидой, а с ее сестрой.
В «Любви земной» такого полицая зовут Федька Макашин, а его жертву – Маня Поливанова. Старшую сестру Зины тоже звали Маней. До войны за Маней пытался ухаживать Петька Белый, но та выбрала первого в их селе тракториста, весельчака Николая. Когда осенью 1941-го в село вошли немцы и Белый пошел служить полицаем, Маня, проводившая мужа на фронт, осталась со свекровью и маленьким сыном. Несколько раз встречал Белый Марию, и что из этого вышло бы, неизвестно, но от ненавистного ухажера ей помогло избавиться большое горе. Умер от кори сын, умерла свекровь. Ничто не держало больше Маню в деревне, и она подалась в лес к партизанам. Восьмилетняя Зина с матерью и младшей сестрой остались.
Зина хорошо запомнила первую встречу с немцем. Они с сестренкой лежали и грелись, прижавшись друг к дружке, на русской печке, мать мела земляной пол. Вошел он – большой, в красивой, как показалось Зине, блестящей форме: «Матка, яйки!». От испуга мать остановилась как вкопанная. «Это он яиц хочет», – подсказала ей с печки Зина. Мать всполошилась: где взять, куры-то уже не несутся. Принесла кошелочку – старый запас. Немец достал яйцо, оглядел его, потряс у своего большого уха и с силой бросил кошелку на пол. «Русская свинья!» – и грохнул дверью.
Немцы установили в деревне свой порядок. Чтобы местные не поумирали с голода, на каждого взрослого выделили десятину земли, на ребенка – полдесятины. На две семьи дали лошадь (Зининой семье досталась Самара).
Сеяли рожь и коноплю, из которой делали масло и веревки. Для немцев сажали невиданное в их деревне растение – кок-сагыз. В селе говорили, что немцы будут делать из него резину. Зина с остальной ребятней ходила полоть этот кок-сагыз. Сорняки вырывали руками. А немец бродил рядом с черной плеточкой. Чуть зазевался – плеточка гуляет по твоей спине. Был в их ватажке Васька Коваряка, в доме которого этот немец и жил. «Погодите, девки, уж выкраду я у него эту плетку», – пообещал Васька. И действительно украл! На следующий день, обнаружив пропажу, немец что-то растерянно лепетал, дети переглядывались.
А еще Зина запомнила женскую отвагу. Вот гонят через деревню русских пленных. Раздетые, разутые, еле ноги передвигающие от голода и побоев, идут бойцы. А женщины уже где-то разузнали: если признаешь в ком своего мужа, или отца, или сына – могут отпустить. И некоторые осмеливались – на свой страх и риск указывать на чужих мужиков: мол, мой, родной. Как ни странно, тех и вправду отпускали.
Однажды зимой над деревней завязался воздушный бой. Советские летчики, чтобы не сбросить бомбы на деревню, увели самолет в сторону и там катапультировались. Один из них добрался до крайнего дома, в котором жила родная тетка Зины: «Бабушка, переодень меня». Та не только собрала ему одежду, но и предложила остаться. Летчик отказался, сказал, что по его следу уже идут. «Да я его за виски оттаскаю». – Старуха имела в виду Белого, которого знала еще голоштанным сорванцом. Когда летчик ушел, Белый с дружками действительно нашли его и застрелили. А еще одного раненого полицаи положили на подводу. Какая-то женщина сняла с себя шубу и укрыла его, другая принесла молока. Белый пытался отогнать их, но женщины взяли его в такой оборот, что он отступил.
Летчика поместили в больницу, поставили охрану. «Как же эту стражу подкупить?» – ломала голову еще одна тетка Зинаиды. Бедовая была – о ней в селе шутили, что она еще при царе самогонку гнала. Допытывалась у санитарок: «Немцы али наши сторожуют?». Узнав, что охрана «своя», женщина захватила гуся и свой знаменитый самогон и пошла в больницу. И добилась своего – женщинам разрешили подкармливать и лечить летчика. Много лет спустя об этом летчике напишут в книге «Фронт незримого солдата», из которой местные узнают, что он сумел на немецком самолете улететь к «нашим». А Белого после войны искали 25 лет. Нашли в Таганроге, где он жил под чужой фамилией, работал пастухом. Еще живы были его родители. Отец от сына отказался, а мать нет. Белого приговорили к высшей мере наказания.
Некогда мерзнуть
Почти два года семья Зины прожила на оккупированной территории. Немцы ожесточались с подходом советских воинов: сначала забрали всех коров, потом погнали людей – женщин, детей, стариков – в Германию на работу. По дороге Зина несла на себе младшенькую, Валю. Мать, худенькая и легкая как тень, враз и навсегда постаревшая, уходила добывать для детей еду. «Пан, дай, – протягивала она руку немцам, – киндер есть хочет. Дай брута». Кто-то вместо «брута» награждал ее прикладом, а кто-то кидал кусочки еды. Она делила их между дочками, те, как галчата, проглатывали эти крохи, и маленькая Валя тут же снова начинала просить есть. Она просила постоянно, и измученная тяжестью и нытьем Зина, сама еще ребенок, однажды, как в полусне, попросила: «Мама, давай ее в ямку закопаем». Мать заплакала: «Да что ты, доченька, мне ее жалко, так же как тебя. Потерпи».
Так они и шли, пока не лег снег. Остановились в Белоруссии. Тут немцы расквартировали их по домам. Зина смотрела на белорусское житье как на чудо. Именно здесь она впервые узнала, что полы бывают не только земляными, но и деревянными – из теплых желтых досок. А дома были не мазаные – срубленные из янтарных бревен, покрытые щепой. И с огороженными дворами, чего никогда не было на Орловщине, где каждый дом стоял, как вольный казак. А главное, белорусы оказались очень добрыми людьми. Измученные немцами, сами недоедавшие, они никогда не отказывали пришлым в помощи: хоть горстку ячменя, а давали. В Белоруссии веревки делали не конопляные, а изо льна. Ими Зина и другие пленники привязывали к своим ногам деревянные колодки: обуваться было не во что, а зима стояла лютая. Немцы в своей форме мерзли нещадно – ходили, как бабы, перевязавшись русскими платками, на свои сапоги натягивали лапти.
А советским мерзнуть было некогда. Дети, в том числе и Зина, строили для немцев дорогу. Мальчишки пилили лес, девчонки таскали бревна – за это получали в день глиняный горшок пшенной похлебки. Зина быстренько отпивала половину, а вторую несла домой.
«Доченька, как страшно»
Однажды в их окошко постучала землячка Соня: «Если сегодня к вам придут немцы, говорите: "Тиф", а ночью уходите в другую деревню. Иначе сожгут». Это было лето 1944 года. Советские войска освобождали Белоруссию. Озверевшие немцы, покидая деревни, нередко жестоко расправлялись с местными жителями.
В другой деревне тоже были немцы, они уходили. Зине запомнился один на костылях – он не спешил со всеми, а оставался. Кто-то из местных спросил его, почему не уходит. Ответ был такой: «Скоро рус придет, возьмет меня в плен, и я живой буду».
А на другом конце деревни уже кричали: «Ура!»: входили советские войска. Как же им – запыленным, уставшим, в грязных гимнастерках – были рады! Несли вареную бульбу, доставали из заветных запасов самогон.
А ночью был большой бой. Зина вместе с другими сидела в траншее. По одну сторону деревни – «свои», по другую – немцы. Они – в середине. Все горело и громыхало вокруг. «Доченька, как страшно», – как заклинание, повторяла мама. Из траншеи им было хорошо видно, как к дому напротив сзади подбирается пламя. Знали наверняка – в доме сидят хозяева и их две красавицы-дочки, которых они скрывали от немцев. Надо было кому-то вылезти предупредить, но никто не решался. Поползла Зина. Успела. Хозяева выскочили.
Как только Зина вернулась назад, по рации прогремело: «Давайте "катюшу!"». Сидевшие в траншее понимали: заработает «катюша» – им не выжить. «Сами справитесь, не будет "катюш"», – ответили по проводам. И люди в траншее заплакали от облегчения.
Зинаида (сверху справа) с матерью Прасковьей, отцом Ильей, сестрами Марией и Валентиной
А наутро стояла тишина. Откуда-то привели пленного немца. Он перед этим, видно, сорвал с себя погоны и все твердил, что он пекарь. Зина слышала, как один советский боец предложил прикончить его, а второй остановил: «Будет кому нам снаряжение таскать».
После освобождения деревни пленные наконец-то вволю наелись. Много было убитых лошадей – от них отрезали куски, варили и ели, мучились животами, но снова варили и ели, ели, ели. А потом им привезли машину сухарей и перловки и велели ехать домой. Добирались с попутными военными машинами и на товарняках, которые представляли собой открытые платформы. «Разгружайсь!» – кричали с паровоза. Люди торопливо соскакивали на землю, бросались варить в гильзах похлебку. А поесть не всегда успевали. «Погружайсь!» – вновь раздавалась команда, и нужно было быстро сесть на место.
На свою станцию приехали черные от паровозной копоти. Мать Зины пошла искать земляков, принесла четыре картофелины и счастливую весть: Мария, та, что ушла от полицая в лес, дома, жива. Окрыленные этой вестью, 60 км семья оттопала весело. А в деревне с дальнего поля уже летела домой сестра. И все-таки чуть-чуть опоздала: первыми Зину и Валю с матерью встретила соседская бабушка Анюта: «Ой, миленькие мои страдалицы!». Накормила борщом с зеленым щавелем. И у Зины появилось первое за три года желание не просто еды, а чего-то конкретного: «Баба Анюта, как я хочу кваса из ржаной муки, как у нас делают, и лука зеленого». На следующий день соседка затирала квас.
Ели из касок
Вскоре вернулся из немецкого плена и отец. Семья жила в большой бедности. Питались в основном картофельной похлебкой, одевались-обувались во что придется. Даже посуды не было: отец собирал в окрестностях солдатские каски, в них варили, из них и ели.
Зина пошла в школу, проучилась четыре класса и бросила – стыдно было в лаптях в класс ходить. И надумала она завербоваться на стройку в Ялту – там возводили санаторий. Зина была в подручных, выполняла самую тяжелую работу: носила песок, известь. Зато справила себе пальтишко, белые носочки да платочек, а домой отправила посылку с крендельками и булками с изюмом. Мать взяла эти булки и пошла по селу: «Смотрите, какой моя Зинка хлеб ест».
В Ялте с другом
Из Ялты Зинаида уехала в Среднюю Азию к еще одной сестре, которую эвакуировали туда вместе с детским домом, где она работала. Тут и познакомилась с будущим мужем, уроженцем села Пыховка Новохоперского района. В Пыховку они вскоре и приехали жить. Вместе были 55 лет. Муж работал механизатором, а жена кашеварила в совхозе. Зинаида помнит, как связала свой первый пуховый платок. Свекровь, мудрая женщина, чтобы показать ей значимость вязального дела, купила на вырученные с продажи ее платка деньги уголь на зиму.
Зинаида с мужем
Зинаиде Маниной 87-й год. Она еще сама управляется в саду, потихоньку копается в огороде. А вспоминая свою жизнь, заливается слезами: «Как мы молились, чтобы детям нашим такой доли не досталось! Так детям не досталось, зато внук в Чечне хлебнул…».
){kind=link}