Как Кнопка на фронт ходила

Участницу Великой Отечественной войны Прасковью Шацкую даже после фронта не пускали в кино на сеансы «детям до 16».

– Просто брали за руку и выводили из очереди, - вспоминает фронтовичка. – А я им: «Да я уже старая, уже отвоевала четыре года». И показывала красноармейскую книжку.

На фронт Прасковья Николаевна попала осенью 41 года. Ей только что исполнилось 18 лет. Перед этим она окончила в Новохоперске медучилище. Когда принесли повестку, проводившая три дня назад на фронт отца ее мать чуть не упала в обморок: «Что такая маленькая на войне будет делать?!»

Четыре военных года прошла Прасковья вместе с прифронтовым госпиталем, проехала на санитарной летучке. За малый рост бойцы называли ее Кнопкой. Спустя годы фронтовичка написала воспоминания о войне. Вот выдержки из ее дневника.

Детский сад

Иногда госпиталь разворачивали за 24 часа. Мы все делали быстро: набивали подушки и матрацы соломой, вышивали салфетки на тумбочки. Наш эвакогоспиталь снимал с поездов, шедших с фронта, самых тяжелораненых бойцов. Меня назначили диспетчером: я должна была по прибытии санитарных вагонов идти к начальнику поезда узнавать, сколько и с каких вагонов снимать раненых. А обмундирование нам еще не выдали. И я была одета в юбочку и кофточку сиреневого цвета, а ростом я была очень маленькая и коса ниже пояса. Начальник поезда давай меня выгонять из вагона, что говорит за малышня тут ходит, а я упираюсь, а он меня за руку да с поезда.

Прибежала в госпиталь, плачу, а начальник поезда звонит, что вы мне за детский сад присылаете. Потом разобрались. Начали раненых носить. Бывало, несем раненого, особенно большого роста, ребра и руки болят невыносимо. Особенно ребра почему-то очень болели…

Кулик

Вот мой первый раненый. Осколком ему грудь и живот разрезало. Фамилия его была Кулик. Высокий большой мужчина. Нужно было ему на койке делать перевязку. Я подошла к нему, а он мне говорит: «Деточка ведь ты не сможешь меня перевязать». А я отвечаю: «Я очень сильная и крепкая, вот увидите, дяденька. Держитесь за меня, и я все сделаю». И очень хорошо его перевязала. А он потом засмеялся: «Вот так крошка!».

Чулки на бинтах

В декабре 1941 года мне выдали обмундирование: форму, шинель, обмотки и ботинки 40-го размера. Шинель и гимнастерку я тут же отрезала, а с ботинками, что делать, не знаю. Мой-то размер 35-й. В госпитале надо мной смеются: тебе бы дома сидеть да манную кашу есть, а она воюет. Так я и ходила в этих ботинках. А когда нам прислали женщину начальницу госпиталя, мы начали ее просить, чтобы из обмоток она разрешила нам сшить чулки. Чулки те подвязывали мы бинтами, да так ходили. А в палате нам тапочки ситцевые выдавали, чтобы мы не гремели ботинками. А потом дали нам кирзовые сапоги, а из обмоток мы в лесу сделали качели. Ох и смеху было, молодые ведь все были, веселые.

Мимо дома

В 1942 году получили мы много раненых. Раненых мы везли на арбах, а сами шли пешком. Железную дорогу все время бомбили. Шли мы по дороге мимо моего родного села Красного, но меня домой не пустили, так как назначили старшей батальонной медсестрой, и у меня были все медицинские карточки. Со станции Таловая дошли до Новохоперска, сдали 120 тяжелораненых и направились дальше до Борисоглебска. Около речки на подходе к Борисоглебску мы умылись, а наш сопровождающий выдал нам по кусочку сахара и по огурцу. Раненые, видя наше состояние, угостили нас кое-чем из своих запасов. Говорят мне: ешь, малышка, а то кто нас спасать будет.

Чего боятся женщины

Расстегнув гимнастерки, мы улеглись спать, и вдруг ко мне под гимнастерку залезла мышь. Я сильно испугалась и побежала по лагерю со всех ног с криком «Караул!». А все подумали, что волки напали на лошадь и вскочили. А я от страха сказать ничего не могу, с перепуга ремень никак не расстегну. А мышь-то бегает у меня по спине. Потом подружка расстегнула мне ремень, и мышь выскочила. А я бледная упала на землю. Наш врач говорит: «Откуда ты, Кнопка, взялась на мою голову?!». И все долго смеялись…

Белый халат

Было и такое много раз. Стоишь у операционного стола, и налетают вражеские самолеты. А раненый говорит: «Беги, спасайся, сестренка». А куда бежать, ведь ты в белом халате. Прикроешь раненого своим телом, а затем выбираешься из-под обломков и его вытаскиваешь.

Вода горит

Однажды наш госпиталь переправлялся через Волгу возле города Камышина. Кругом все зеленое, соловьи поют. И тут налетели немецкие самолеты и начали бомбить. Баржи с нефтью, с зерном - все кругом горело. Страшно, как в аду. Смотрим – Волга горит. Мы знали, что водой тушат огонь, а на войне - наоборот.

Без кос

Почти у всех девчонок в госпитале были длинные косы. И вот наш замполит приказал обрезать всем волосы, потому что боялись тифа и педикулеза. И мы, девчонки, плакали и отрезали волосы друг другу. Свою косу я первое время носила под гимнастеркой, а потом оставила среди своих вещей. Однажды нас срочно направили на машинах в Мелитополь, так как там три госпиталя были полностью разбиты. Прямое попадание, и почти всех сотрудников убили. Мы даже свои вещи не успели забрать, а когда вернулись к своему госпиталю, то увидели только груды камней и пепла. И коса моя там сгорела, и я сильно плакала.

Победа на Пасху

6 мая 1945 года. Польша. Мы сдали раненых и пошли в русскую церковь. На подходе к ней нам попался большого роста дедушка с белой длинной бородой. Он сказал: «Христос Воскресе». А я одна ответила: «Воистину Воскресе». Так на Пасху всегда говорили в моем родном селе Красном. Он хотел меня поцеловать, а я убежала. Войдя в церковь, мы все расплакались, потому что все кругом было по-нашему, по-русски и пели по-русски. Батюшка был молодой красивый. Сказал, что мы можем его в щечку поцеловать. Но мы застеснялись. При выходе из церкви нам дали по яичку, просфоре и по кусочку пасхи.

Вне времени

Ходили мы и в лагеря, где чехословаки держали пленных немцев. А до этого фашисты уничтожали тут людей. Когда мы вошли, немцы встали и поклонились. Нас удивило, что и мужчины и женщины были подстрижены рядами, как стригут овец. Нам объяснили, что так же немцы стригли русских. Здесь же показали и резиновые трубки, какими фашисты били пленных, и орудия для пыток. А еще запомнилось, как мы отвозили пленных немцев на своей санитарной летучке в Освенцим. Там мы увидели горы детских туфелек, фотографий. Меня до сих пор бросает в дрожь. После немцев мы долго отмывали вагоны летучки, потому что очень ими брезговали. Мы, девчата, были очень злые на немцев, до того они нам опротивели за время войны.

К мирной жизни

«В Станиславе на распределительном пункте нам выдали по четыре с лишним тысячи денег, по флакону духов и по коробке пудры. Духи особенно понравились, назывались «Кристалл», очень долго держался запах, когда брызнешь на одежду».

Сейчас Прасковье Николаевне 90 лет. После войны она вернулась в родное Красное. Вышла здесь замуж за капитана, разведчика Илью Шацкого. «Он меня еще перед войной однажды провожал, – вспоминает она. – Только руку пожал, даже не поцеловались». Работала медсестрой в школе-интернате, в аптеке. Родила детей. Сейчас живет в семье сына Владимира. Перед Днем Победы он принес матери в комнату букет душистой майской черемухи.

– Наша малышка любит цветы,  – говорит сын. – Малышка... Так маму отец называл…