Дайте слово! Как жили воронежцы в эпоху гласности
Сегодня мы вспоминаем о гласности, которую Михаил Горбачев провозгласил в СССР ровно 35 лет назад. Как политический термин слово «гласность» впервые стало использоваться в России в конце 1850-х, обозначая ослабление цензурного контроля за периодической печатью, а позже – и открытость в процессе работы судов, в рамках судебной реформы Александра II, пришедшей на смену «канцелярской тайне». В эпоху Михаила Горбачева триада «перестройка — ускорение — гласность» означала курс политических реформ. О том, как гласность повлияла на жизнь простых воронежцев, – в новом материале нашего цикла.
Ускорение, перестройка, гласность
О необходимости «ускорения социально-экономического развития страны» Горбачев заявил 23 апреля 1985 года на пленуме ЦК КПСС, а слово «перестройка» впервые произнес через три недели на встрече с партактивом Ленинградского горкома партии. А вот о гласности как об инструменте демократизма он заговорил только через год — на XXVII Съезде ЦК КПСС весной 1986 года: «Принципиальным для нас является вопрос о расширении гласности. Это вопрос политический. Без гласности нет и не может быть демократизма, политического творчества масс и их участия в управлении».
Иосиф Стернин, профессор, доктор филологических наук
— Гласность — чисто русское слово, ни в одном языке мира такого нет. Во время перестройки это слово цитировали на Западе и часто писали glaZnost, считая, что это от слова «глаз». К ней вожди партии призывали и раньше, но в первые годы перестройки она проявилась у нас в своем подлинном виде.
Изначально термин «гласность» использовался для обоснования населению перемен и реформ, которые планировалось провести в СССР. Гласность предполагала озвучивание хозяйственных проблем на местах, ослабление цензуры и снятие существовавших в советском обществе многочисленных информационных барьеров.
Александр Макушин, кандидат исторических наук
— В триаде «Перестройка, ускорение, гласность» первичным было ускорение: стало очевидным, что в социально-экономическом отношении СССР неуклонно отставал от западных стран. Но когда экономическая реформа забуксовала и аппаратная — провалилась, — Горбачев решил попытаться политическим путем «улучшить» существующую систему. Для этого ему нужна была массовая социальная поддержка. Гласность и стала запросом на такую поддержку, надо было разбудить социальную активность населения. В патерналистском государстве народ чутко реагирует на сигналы сверху: если не объявят свободу, то никто и не догадается, что она возможна.
Фактическая реализация политики гласности началась с середины 1987 года, очень скоро она вышла из-под контроля и захлестнула общественную жизнь целиком.
Пресса – рупор гласности
Партийным изданиям, особенно в провинции, гласность давалась нелегко. Даже после формального снятия цензурных ограничений у главных редакторов оставалась внутренняя цензура, которая не позволяла им пропускать в печать многие новые темы и непривычную трактовку событий.

Кандидат филологических наук, журналист Лариса Дьякова после окончания университета в 1988 году работала в областной калужской газете «Знамя»:

Лариса Дьякова, кандидат филологических наук, журналист
— В партийном «Знамени» из моих материалов выбрасывали самые интересные и важные детали. Помню, как в одном районе, который сильно зацепил Чернобыль, мне рассказывали, что рождаются уродливые телята, что дикие кабаны выходят к людям на дорогу и ведут себя необычно. Но писать об этом было нельзя. Я уехала в Воронеж, написала статью в журнал «Журналист» о том, как трудно работать молодежи в консервативных изданиях. Теперь я понимаю, что моего первого редактора нельзя было осуждать за то, что он не мог принять новшества и отказаться от своих принципов. Иван Фомин был хорошим человеком и позднее он погиб именно из-за своих убеждений: в редакцию пришел какой-то одержимый человек с оружием и застрелил его прямо на рабочем месте.
Главный редактор журнала «Подъем» Иван Щелоков в 1987 году возглавил молодежную газету «Молодой коммунар». Он стал в Воронеже первым редактором, которого выбрал коллектив.
Иван Щелоков, главный редактор журнала «Подъем»
— Это был первый эффект гласности. В 1988-89 годах политическая жизнь страны буквально рвалась наружу из бетонных укреплений однопартийности. Недовольство коммунистами росло и в Воронеже, проходили бурные митинги. Не писать о новых явлениях действительности «молодежка» не могла. Хотя моментами я, редактор, понимал, что за одобренные мною материалы мне «прилетит» отовсюду. На меня сыпались упреки в продажности, предательстве, доходило до ночных звонков домой с угрозами пристрелить или, в лучшем случае, набить морду.

По словам Ивана Щелокова, знаковой точкой гласности для него стали выборы депутатов Верховного Совета СССР. Жители Россоши хотели видеть своим депутатом известного телеведущего Александра Тихомирова. Однако Обком КПСС присылал в районы пропагандистов, чтобы отбить у граждан симпатии к знаменитому москвичу. «Молодой коммунар» опубликовал обычный уличный блиц-опрос молодых избирателей из райцентра, многие были за Тихомирова.
Иван Щелоков, главный редактор журнала «Подъем»
— Наутро мы узнали, что полосу с нашим опросом размножили в Россошанском, Ольховатском, Подгоренском и соседних районах. Реакция власти была соответствующей. Газету обвинили в дестабилизации политической обстановки в области. Видимо, такое было время: журналистам доверяли более чем кому-либо, но и козлами отпущения поспешно делали журналистов.
Свобода, равенство, СМИ
Летом 1990 года логичным продолжением гласности стал новый закон о СМИ, принятый Верховным Советом СССР 12 июня 1990 года. Решение депутатов дало стране настоящий бум независимой прессы – тут и там стали появляться новые газеты и журналы.

2 сентября 1990 года вышел первый выпуск газеты «Воронежский курьер». Ее создали полтора десятка журналистов, перешедших из «Коммуны» и «Молодого коммунара». Первым редактором нового издания два года был Валерий Попов, затем 18 лет газету возглавлял Дмитрий Дьяков.

Дмитрий Дьяков
— Первый номер «Воронежского курьера» открылся обращением сотрудников редакции к читателям. О позиции же нового издания и его программе друзья попросили написать меня, тогда ответственного секретаря газеты. Самым важным в нем, я уверен, было наше обязательство «искать правду, как бы горька она ни была, и обличать зло, как бы высоко оно ни находилось». До сих пор убежден: это и есть главная задача журналистики, ее долг перед обществом. «Кто живет без печали и гнева, тот не любит отчизны своей», – изрек однажды великий поэт-редактор Николай Некрасов в стихотворении «Газетная». Собственно, именно два этих обязательства – говорить горькую правду и обличать высокопоставленное зло – и определяли фирменный «курьеровский» стиль, да и само понятие – «гласность».
Журналист Лариса Дьякова в 1990-х годах работала на воронежском телевидении:
Лариса Дьякова, кандидат филологических наук, журналист
— Для меня гласность – это телевизионные встречи в концертной студии «Останкино», вечерняя передача «Прожектор перестройки», первые телевизионные мосты СССР и США, которые на пару вели Владимир Познер и Фил Донахью. Это новые передачи — «Музыкальный ринг», «12 этаж». Это ленинградские «600 секунд», которые смотрела вся страна.

По словам Ларисы Дьяковой, местные студии телевидения тоже перестраивались. Появлялись абсолютно новаторские сюжеты, передачи. Настоящей звездой Воронежа стал Николай Колтаков. Им восхищались, ведь он делал сюжеты для «Взгляда», работал в прямом эфире. Тогда была масса «жарких» эфиров – ведущие и герои часто не стеснялись открыто критиковать власть – всесоюзную и местную.

В эпоху гласности люди начали обсуждать самые злободневные проблемы, касающиеся всех сфер нашей жизни: армия, медицина, школа, деревня, сиротство, инвалиды… Кстати, именно в это время возвращается в обиход слово «милосердие», которое до этого считалось «поповским».

Переосмысление истории
Михаил Горбачев дал старт очередному этапу десталинизации в 1987 году. Выступая по поводу 70-летия Октябрьской революции, он впервые со времени хрущевской «оттепели» назвал действия Сталина преступными. Начался процесс возвращения памяти о людях, репрессированных в годы сталинского правления.
Иосиф Стернин, профессор, доктор филологических наук
— Школьником я застал «оттепель» – период после смерти Сталина, когда у власти находился Хрущев. Это казалось невероятным – самой партией развенчан культ личности, осуждены сталинские репрессии, масса людей вышли на свободу из лагерей. Но к концу 1960-х «оттепель» сошла на «нет» И вот – перестройка. Горбачев провозгласил, что нет тем вне критики, не должно быть белых пятен истории, приветствуется плюрализм мнений. Любую книгу стало можно издать и купить. Мы с интересом и волнением читали писателей-эмигрантов, ранее запрещенных, – Замятина, Мандельштама, Бунина, Шаламова, Солженицына, «1984» Оруэлла. Стало можно писать о них, изучать, проводить конференции, снимать фильмы. Именно тогда мы с моим другом Валентином Инютиным сделали фильмы о Платонове и Мандельштаме в Воронеже.
По инициативе ученого и краеведа Олега Ласунского, поэта Галины Умывакиной и других неравнодушных воронежцев появились памятные доски и памятники Платонову, Бунину, Мандельштаму.

В 1988 году в журнале «Знамя» впервые была опубликована автобиографическая повесть Анатолия Жигулина «Черные камни». Поэт рассказал о том, как был арестован и отсидел пять лет в лагерях на Колыме за то, что вместе с друзьями-школьниками в послевоенные годы организовал в Воронеже подпольную Коммунистическую партию молодежи (КМП), насчитывавшую до 60 человек. Жигулин пишет, что «в программе КПМ содержался секретный пункт о возможности насильственного смещения Сталина и его окружения с занимаемых постов».

Повесть «Черные камни» вызвала огромный отклик в обществе. Но вскоре после ее выхода в свет в «Молодом коммунаре» была опубликована статья публициста Леонида Коробкова с говорящим названием «Россказни». Статья была разгромной, автор обвинял Жигулина в неточностях и утверждал, что у тогдашней молодежи не могло быть антисталинских настроений: просто «пацанва играла», и им «немного не повезло» – «органы переборщили» с наказанием.

Публикация появилась вопреки желанию коллектива газеты, по указанию обкома партии. В редакцию хлынули возмущенные письма и звонки от читателей. На страницах «Молодого коммунара» завязалась дискуссия, при постоянном давлении власти. Дошло до того, что секретарь обкома ВЛКСМ лично снял с газетной полосы письмо членов КПМ и интервью с Анатолием Жигулиным. После этого редакция газеты объявила забастовку. Секретарю обкома пришлось самому искать хоть какие-то материалы и ставить в номер, который вышел с ошибками. В итоге «Молодой коммунар» все же опубликовал интервью с Жигулиным и письмо членов КПМ.

Поскольку Михаил Горбачев провозгласил перестройку «возвращением к истинным ленинским идеям», критика Ленина даже в эпоху гласности не поощрялась.

Иван Анчуков, карикатурист
— В 1990 году «Воронежском курьере» была опубликована моя карикатура: черти кипятят в котле Ленина и Маркса, а топят котел их полными собраниями сочинений. Ленин обращается к черту: «Батенька, вы не могли бы передать, чтобы они прекратили выпуск этих вредных книжонок?» Скандал был страшный! Возмущенную статью напечатал в «Коммуне» секретарь обкома Гостев, благодаря чему «Курьер» получил бешеную рекламу. Но я еще долго пожинал плоды этой славы: дверь моей квартиры сначала измазали фекалиями, а на другой день просто изрезали ножом. А когда я пошел записываться к стоматологу, то старушка в очереди, услышав мою фамилию, даже задохнулась от неприязни и пробралась поближе со словами: дай-ка я на тебя живьем погляжу! Вообще бывало, что после острых публикаций нам звонили в редакцию и предупреждали, что на каждого из нас уже по веревочке припасено.

Вскоре Иван Анчуков начал выпускать собственное издание – «Газету с улицы Лизюкова».
Время свободы и надежд
Воронежская поэтесса Галина Умывакина с теплом вспоминает годы гласности:
Галина Умывакина, поэтесса
— Это было очень обнадеживающее время, окрашенное ощущением, что жизнь изменится к лучшему. До нас начали доходить запрещенные ранее книги, по-новому открылись Бунин, Платонов, Булгаков. Тогда мы просто не успевали читать. Это давало силы в житейских и экономических трудностях, которые были в конце на рубеже 1980-90х. Происходило осмысление своего времени. В конце 80-х в литобъединение при Союзе писателей пришли интересные молодые авторы: Валентин Нервин, Полина Синева, Сергей Попов, Константин Кондратьев, Александр Ромахов, Лилия Гущина, Маргарита Мельгунова. Мы выпустили коллективный сборник «Дюжина», и это было, пожалуй, первое неподцензурное воронежское издание.
Иосиф Стернин подчеркивает, что гласность повлияла на многое — свобода приходила на телевидение и радио, появились многочисленные партии и демократические выборы, бушевали многотысячные митинги, высказывалась самые разные точки зрения на прошлое, настоящее и будущее страны.
Иосиф Стернин, профессор, доктор филологических наук
— Помню, как на воронежском филфаке можно было обо всем говорить, спорить, все смотреть. Преподаватели перестали быть непререкаемыми авторитетами, студентам стало можно высказывать мнения буквально обо всем. И преподаватели почувствовали свою возросшую ответственность перед молодежью – надо не просто вещать и давить своим авторитетом — надо убедить. Это и была гласность.
Владимир Тулупов, декан факультета журналистики ВГУ, доктор филологических наук в 1980-е также на себе ощутил все «прелести» гласности:
Владимир Тулупов, декан факультета журналистики ВГУ, доктор филологических наук
— Я 1985-86 учебный год провел в Китае. К тому времени там уже 10 лет были реформы, которые провозгласил Дэн Сяопин. Но мы, советские преподаватели, туда ехали со страхом перед хунвейбинами – так работала пропаганда. Китайцы, в свою очередь, ложные представления имели о нас. Вернувшись из Китая, я попал уже в другую страну, надо было включаться в новый ритм жизни. Я тогда жил в Башкирии, мы организовали там журналистское агентство и на его базе газету «Деловой человек». Когда приехал в Воронеж в 1990 году, начал сотрудничать с газетой «Воронежский курьер», совмещая преподавательскую работу с журналистской. Эта газета стала новым словом в журналистике. Потом одно за другим стали выходить новые издания, в которых я работал, — юмористическая газета «Авось», «Утюжок», «Эфир-365», «Независимый курьер», «Инфа». Ничего спущенного сверху мы в этих изданиях не публиковали. Для журналистики то время было расцветом. Новый закон о СМИ, сначала союзный, а потом российский, был на тот момент, пожалуй, самым демократичным в истории нашей страны.
Гласность в те годы проявлялась в раскрепощении многих ранее запретных тем. Для Ларисы Дьяковой, например, это время ассоциируется с появлением всего талантливого и свободного – в языке, общении, музыке.
Лариса Дьякова, кандидат филологических наук, журналист
— Тогда для широкой публики стали доступны рок-концерты, фестивали бардовской песни. Музыкальные фестивали часто продолжались до глубокой ночи – люди не могли разойтись. В Воронеже впервые в стране издали книгу Владимира Высоцкого. В Калуге выходит книга, которая становится настоящей «бомбой» — сборник текстов магнитиздата. Словом, все было звонко, громко, талантливо. Было ощущение, что люди молчали-молчали или сидели на цепи, и вот их с этой цепи спустили: «Беги и говори, что хочешь!»
Для кандидата исторических наук ВГУ Александра Макушина это период стал во многом определяющим:
Александр Макушин, кандидат исторических наук
— В 1989 году я окончил школу и поступил на истфак ВГУ. Этот выбор был прямым следствием гласности. Экзамены я сдавал в июле, а перед этим, в мае-июне, шла прямая трансляция Первого съезда народных депутатов. Заседания демократически избранного парламента транслировали по центральному телевидению, и никакое шоу не могло сравниться с этими трансляциями по охвату аудитории. Моя учительница математики была удивлена, что я не стал поступать на матфак. Но такое было время: меня интересовало переосмысление истории. Но уже тогда были скептики, перефразировавшие стихи Пушкина к Чаадаеву: «Товарищ, знай, пройдет она, так называемая гласность, и вот тогда госбезопасность припомнит наши имена».
Тест: Галина САУБАНОВА
Фото: Виталий ГРАСС, Андрей АРХИПОВ, из архива героев