Заслуженному деятелю искусств Воронежской области Валерию Семенову исполняется 75 лет

График, живописец, член Союза художников России, заслуженный деятель искусств Воронежской области, лауреат Национальной премии «Русская галерея – XXI век» Валерий Семенов 9 декабря будет отмечать 75 лет. Ведущий архивист Государственного архива общественно-политической истории Воронежской области Владимир Шеменев поговорил с мастером о его жизни и живописи.

– Валерий Алексеевич, думаю, для вас не секрет, что в Государственном архиве общественно-политической истории Воронежской области есть ваш фонд № 383 с целыми двумя описями, так вот, последняя запись датируется 2011 годом. К тому времени вы уже состоялись как художник, как мастер. Вас приняли в Союз художников России, вы получили престижную Национальную премию в области изобразительного искусства, вас наградили серебряной медалью «Русская галерея – XXI век». С того времени прошло почти 15 лет, какие высоты вам покорились за эти годы?

– Родился я в 1950 году, в Союз художников России меня приняли в 2005. В тот год мне исполнилось 55 лет. Много это или мало? Я думаю – много. Что касается озвученного вами периода, после 2011 года я стал развивать графику, в частности – линогравюру. В этой технике я создал серию работ, посвященных родному городу, Древней Руси и православию: «Воронеж родной», «Слово о полку Игореве», «Русь святая», «Славянская письменность и культура». Последние две серии представлены такими работами, как: «Св. Митрофан Воронежский», «Св. Феодосий Печерский», «Учителя словенские – свв. Кирилл и Мефодий», «Св. князь Владимир и св. княгиня Ольга», «Создатель первой библиотеки на Руси – св. князь Ярослав Мудрый».

– Графика это, как правило, монохром, одноцветное, в основном черно-белое изображение. Здесь важно все: свет, компоновка, перспектива, а самое главное – мастерство. Труд долгий и кропотливый. Мало кто из художников берется за столь сложный вариант искусства. Как вы решились на такое?

– Согласен, в линогравюре работать сложно. Мало придумать сюжет, композицию, надо еще выполнить задуманное при помощи штихеля на основе линолеума. Конечно же, необходим опыт и совершенство владения инструментом. Нужно чувствовать материал, иметь воображение, знать анатомию и законы перспективы.

– Что важно в гравюре, а чем можно пожертвовать?

– Все важно и ничего нельзя отнять. Композиция, замысел, тональность, передний и задний план – все имеет значение. Но самое главное – целостность и выразительность. Однажды на пленэре зарисовывал панораму правого берега Воронежа, сидя на балконе между этажами высотного здания на пересечении Ленинского проспекта и Брусилова. Я уже заканчивал набросок, когда понял, что чего-то не хватает, так как не было переднего плана. И тут прилетел воробей, который сел на провод прямо передо мной. Вот он передний план. Я зарисовал воробья, прибавил к нему еще четверку его сородичей. Так родилась линогравюра «Воробьи в Воронеже». На всероссийской выставке работу заметили и оценили. Главное, тема не избитая, не на каждой гравюре на переднем плане воробей сидит. В другой работе – «Весна в Воронеже» – я вставил рыбака на передний план, так присутствие человека сделало композицию цельной.

– Можно сказать, что в гравюре вы нашли себя, из этого вида творчества черпаете вдохновение и в нем вы раскрылись как художник?

– Точно. Зачем мне браться за то, что я не смогу сделать, зачем мучить себя и мучить работу. Смысла в этом нет. Когда ты прорабатываешь композицию, ты уже думаешь о том, а сможешь ли ты ее выполнить и как ты ее будешь создавать, в какой технике, в каком материале. Все это сразу закладывается в работу. Сложность работы в технике линогравюры заключается в том, что невозможно полностью представить, что выйдет из-под штихеля. Во-первых – ничего не видно, серый линолеум, серые невидимые линии от гравировки. Во-вторых – линогравюра создается в зеркальном отображении. Сперва рисуется эскиз на бумаге, переворачивается, переносится на линолеум, и уже по нему режется композиция. В-третьих – работа штихелем требует своей специфики. Давление инструмента на материал должно быть равномерным, с определенным усилием. Все должно быть в меру, гармонично. И в-четвертых – невозможно представить сразу, что у тебя получится. Только после того, как будет отпечатан пробный оттиск, тогда уже видно, попал ты или нет.

– Тема православия для вас так же свята, как и тема Родины и родителей. Как говорят про святых, у вас целый сонм работ на эту тему: храмы, монастыри, святые угодники. Что это – дань моде или порыв сердца?

– Желание рисовать церкви, монастыри идет откуда-то изнутри. Я родился в православной семье. Помню в детстве, мне было года три или четыре, мама купила у соседки привезенную из Германии репродукцию Джованни Баттиста «Бегство Святого семейства в Египет», в раме под стеклом. Она повесила ее в зале над диваном. Повзрослев, я стал более пристально рассматривать это произведение, каждый раз восхищаясь мастерством гениального художника. Возможно, картина каким-то образом повлияла на выбор моей профессии.

– В вашей автобиографии написано «после школы работал в Коростенской типографии, в том же году поступил в Киевское речное училище, которое окончил в 1969 г. Отслужил в армии. Вернулся домой. Поступил учеником живописца на фарфоровый завод, уволился, поступил в Киевский техникум легкой промышленности, после первого семестра отчислился, уехал в Одессу, устроился матросом 1-го класса на морской буксир...». Похоже, уже тогда в вас начали бороться два человека – творец и романтик. Я имею в виду – художник и моряк.

– После окончания средней школы отец устроил меня в районную типографию помощником печатника. Родительский дом был в военном городке. На работу приходилось ходить за три километра. Через полгода поехал поступать в речное училище, которое окончил в 1969 году. В этом же году военкомат дал мне направление в Ленинградское военное училище путей сообщения. В Ленинграде я жил у друга отца – капитана Соколова. В училище не поступил, зато исходил все исторические места города на Неве. В одном из магазинов я купил блокнот и стал делать зарисовки. С тех времен у меня остались наброски Петропавловской крепости, скульптур Летнего сада и Петергофа.

– Прошло 52 года с тех пор, как вы покинули Одессу. Скажите, Валерий Алексеевич, вас в море не тянет? Бросить бы все, отдать швартовые, вдохнуть полными легкими соленый морской воздух и скрыться в тумане.

– Бросать искусство не собираюсь. Это моя жизнь. То, что было 50 лет назад – ушло. Был случай, в 1970-х годах, расскажу. Как-то мы с женой взяли родителей и поехали на море на машине дикарями. Между Одессой и Очаковом встали, палатки натянули, раскладушки вместо лежаков, еда на костре, песок, море. Красота! Иду вдоль берега и вижу: на берегу шлюпка разбитая, дырявая и надпись на ней «Моздок». Я, когда на буксире ходил, в те годы в акватории Одесского пассажирского порта из-за сильного тумана столкнулись два судна – наш теплоход «Моздок» и румынский танкер «Лом». На румынском судне взорвались нефтяные танки, корабль разломился и затонул, через несколько часов затонул и «Моздок». Вот шлюпку с него я и нашел. А там недалеко от места, где мы встали с палатками, колхоз рыболовецкий располагался. Прихожу, говорю, мол, так и так, надо бы увековечить. Отвечают: решим, что-нибудь придумаем. Ну а пока с рыбаками разговаривал, очень мне захотелось с ними на баркасе в море выйти. Упросил, взяли.

Пришли мы к буям, где установлены сети. Стали выбирать сеть, потянули, баркас крен дал, а так как я лишним весом шел, получился перегруз, шаланда и черпанула бортом. Воды по пояс, ведрами шуруем, а она не убывает, борта от старости рассохлись, вот в щели вода и поступает. А тут еще и двигатель заглох. И не тонем, и не двигаемся. Замерли. Рыбаки мои стали кричать, помощь звать – там недалеко еще одна артель рыбу вытаскивала из сетей. Те сеть бросили, двигатель запустили и к нам пошли. Подошли, трех человек к себе забрали, а меня и еще одного рыбака в баркасе оставили, воду вычерпывать. Взяли нашу шаланду на буксир и потянули к берегу.

– Наверное, у каждого человека, как и у корабля, бывает свой шторм, который выбрасывает корабль не туда, куда он хочет, а куда угодно Богу. В сентябре 1973 года вы переехали в Воронеж, и тут начался новый творческий путь. Что привело вас в этот город за тысячи километров от моря и от родины?

– Тесть мой, Василий Дмитриевич Шестаков – военврач, полковник, участник Великой Отечественной войны, – вышел в отставку, и ему предложили квартиру в любом городе, кроме Москвы и Ленинграда. Он выбрал Воронеж, родина его тут – Бобров. Вот мы и переехали.

В 1974 году я поступил в Воронежское художественное училище, окончил его и стал трудиться по специальности – художником. В Воронежском отделении Союза художников России я уже 20 лет, а в творчестве – 54 года. В 2019 году мне присвоили звание «Заслуженный деятель искусств Воронежской области».

Предвосхищая ваш вопрос о творческих планах, скажу: поживем – увидим. Зачем об этом заранее говорить. Знаю одно – пока есть силы, буду работать, делать то, что делал все эти годы.

Беседу провел ведущий архивист КУВО «ГАОПИ ВО» Владимир Николаевич Шеменев.

Фото использовано из материалов архивного фонда КУВО «ГАОПИ ВО» (Ф.383. Оп.1. ДД.52, 165) и личного архива автора.