Втроем взяли в плен 268 немцев. Воронежский ветеран поделился фронтовыми историями

У воронежского подполковника в отставке, 95-летнего Павла Машканцева, мало времени на разговоры с журналистами: в полдень у него встреча в Совете ветеранов Советского района, потом – поездка на дачу. На парад Победы Павел Семенович придет обязательно: ведь он сегодня единственный представитель своего 116-го гвардейского Краснознаменного истребительного авиационного полка.

Жизнь ветерана войны полна забот, и так было всегда – и в довоенное время, и на фронте, и в мирные годы.

О том, как ребенком принял самолет за клочок сена, как решил стать авиамехаником, о фашистских пулях и небанальной истории получения медали «За отвагу» Павел Машканцев рассказал корреспонденту РИА «Воронеж».

Доброволец в 17 лет

Родился Павел Семенович в 1925 году в деревне Спасское Кировской области. Когда учился в школе, уже чувствовалось, что страна готовится к войне. Для старшеклассников ввели первичную военную подготовку – они учились ходить строем, стрелять, изучали винтовку. В восьмом классе у Машканцева уже был значок «Ворошиловский стрелок».

– О самолетах я мечтал с первого класса, когда впервые увидел это чудо техники. У нас в деревне не было ни машин, ни тракторов – только лошади. И вдруг посреди урока мы услышали удивительный звук – шум мотора. Высыпали на крыльцо и видим что-то в небе. Один мальчишка закричал: «Ребята, клочок сена летит!» Нам самолет и сравнить-то было не с чем, – вспомнил Павел Машканцев.

Кто бы мог подумать, что скоро он будет знать в этой машине каждый винтик и сможет собрать мотор с закрытыми глазами.

Повестку Машканцев получил в 17 лет. Шел 1942 год, нужны были авиамеханики для обслуживания самолетов, и парня со школьной скамьи отправили в Вольскую авиашколу.

– Меня брать не хотели – я был маленький, худой, рос в голодное время. За год прибавил в росте всего на один сантиметр. Но настоял на своем и написал рапорт, что иду в Красную армию добровольцем, – рассказал фронтовик.

Механиков учили год и четыре месяца, выпускали в звании сержантов. В конце апреля 1944 года Павла Машканцева направили в Аткарск, в запасной авиаполк. Туда поступали новые, с завода, самолеты и такие же «новые» летчики – после шести месяцев в училище. За пару месяцев им предстояло пройти боевую подготовку, научиться вести воздушный бой. Полеты шли в две смены. Менялись только летчики, а механики обслуживали по несколько самолетов в две смены, с 5:00 до 22:00. С мая по август было подготовлено два полка летчиков, а с последней группой Павел Машканцев отправился на фронт.

Пуля от немецкого снайпера

Советские войска были уже на западных границах. Фронт остановился перед очередным наступлением, стягивая силы. Полк, где служил Павел Машканцев, отвели в тыл под Брестом. Там авиамеханики проверяли и подгоняли самолеты, только что поступившие с заводов, – их делали в спешке, и кое-что приходилось сразу ремонтировать.

– На том аэродроме я впервые увидел гибель летчика. Прилетела немецкая «рама» – самолет-разведчик. Сбить его не получилось, тогда вслед поднялись два наших самолета – Як-3 и Ла-7. Всегда шел спор летного состава, какой из этих самолетов лучше, но они фактически одинаковые, только у Яка мотор водяного охлаждения, а у Ла-7 – воздушного. Летчик на Яке хотел сделать петлю, но зацепил землю и разбился. Потом случилось еще несчастье: разбились командир полка со штурманом. Похоронили их в Бресте, в городском парке. Там было много могил наших бойцов, на которых стояли американские танки. Наши танкисты на них воевать не хотели, потому что их тонкую броню прошивали немецкие снаряды, из-за этого было много убитых, – вспомнил Павел Семенович.

Когда вновь объявили наступление, летчики полетели к фронту, а техникам пришлось добираться на попутках.

– На трассе я чуть не получил пулю от немецкого снайпера. Он целился в висок, но я поскользнулся на снегу, и пуля задела череп по касательной. Я почувствовал сильный удар, отделался тем, что только кожу снесло.

Второй случай, когда жизнь висела на волоске, произошел во время налета немецкой авиации:

– Мы с товарищем вбежали в кирпичный коровник, но я сразу прижался за выступ в полкирпича, который укреплял стену. Бомба взорвалась у входа, осколки иссекли мне всю шинель и немного задели живот. А мой товарищ побежал через весь коровник, и его убило осколком.

«Мой истребок»

На фронте Павел Машканцев обслуживал самолет Як-3 за номером 34. Сохранилась его крошечная фронтовая фотография с этим самолетом и подписью: «Мой истребок».

– «Истребок» – это и «ястребок», и «истребитель». Наш полк был сформирован после Сталинградской битвы, он участвовал и в Курской битве. Одна эскадрилья нашего полка сбила 168 фашистских самолетов, остальные – по 120−130, – рассказал Павел Семенович.

Мода рисовать на самолетах звезду за каждого сбитого фашиста быстро прошла: за такими машинами немцы специально охотились и атаковали их группой.

– Мой «истребок» дважды был подбит. В первый раз снаряд пробил водяной радиатор. Летчик сел на нейтральной полосе. Ночью на полуторке к самолету подвезли новый радиатор и заменили его. Самолет удалось поднять на рассвете, под минометным обстрелом. Мотор перегрелся, потерял мощность, но после ремонта самолет был опять готов к бою, – сообщил ветеран.

Во второй раз Як-3 поразили сразу два снаряда: один попал в левое крыло, другой – в правый стабилизатор на хвосте. Слева и справа уменьшилась подъемная сила, но аэродинамика компенсировалась, самолет смог дотянуть до аэродрома. Если бы он был подбит только с одной стороны, то не удержался бы в воздухе.

Подбитое крыло пришлось клеить, грунтовать и красить, а ночами авиамеханик сушил самолет у печки-буржуйки, под специально сооруженным чехлом. Днем Машканцев ремонтировал – ночью сушил. Не спал трое суток ни минуты. Когда сдал самолет, начальство разрешило поспать четыре часа.

– Я проснулся бодрый, посмотрел на часы – ровно четыре часа прошло, не опоздал! Рядом доктор сидит, щупает мне пульс. А я прекрасно себя чувствую. Пошел заполнять журнал осмотра самолетов, вижу – число указано не то, хочу исправить. А ребята смеются: оказалось, я проспал 28 часов. Меня поднимали, дергали за руки, за ноги, но никак не могли разбудить.

Когда освободили Познань, Машканцев впервые увидел фашистский концлагерь. Немцы огородили трехэтажный заводской корпус колючей проволокой и содержали в нем около 3 тыс. заключенных. Когда стали подходить советские войска, здание подожгли, а тех, кто выпрыгивал из окон, расстреливали.

– Мы нашли этот концлагерь по указанию поляков, которые несли оттуда гробы. Там все горело, уцелели только стены. Запомнился огромный окровавленный пень во дворе, рядом валялись кандалы, топор – немцы здесь казнили пленных, – рассказал ветеран.

Бой за аэродром

Перед самой Победой, в последних числах апреля, 116-й полк прилетел на полевой аэродром рядом с местечком Гютерготц, что западнее Берлина. Летчиков разместили в соседней деревне, за полтора километра, а с самолетами остались только авиатехники. Ночью 2 мая шеститысячная группировка фашистов прошла через деревню, застав летчиков врасплох. Немцы хотели прорваться к американцам – русским сдаваться они не хотели. Летчики, одеваясь на ходу, скрылись в ближайшем перелеске, лейтенант Владимир Горбань успел вынести полковое знамя, обмотав его вокруг торса под одеждой.

Пройти так же легко через аэродром фашистам не дали авиамеханики.

– У нас были только карабины с 15 патронами. Когда у меня осталось три патрона, я вспомнил, что во время учебы в Вольске преподаватель рассказывал: во время боев на Халхин-Голе японцы пытались захватить аэродром и техники били по японцам из самолетов. Я развернул свой Як, под хвост подставил ящики, чтобы опустить нос, и вел огонь по немцам. Израсходовал весь боекомплект и перешел на второй самолет. Так продержался, пока на защиту аэродрома прислали 13-й механизированный корпус, – буднично поведал о своем подвиге Павел Семенович.

Немцев окружили, все понимали бесполезность жертв. Обе стороны прекратили огонь.

Но командир полка прощался с жизнью и с однополчанами: он решил, что знамя потеряно, а его утрата означала расформирование полка и трибунал для руководства. Семерых сержантов на полуторке, в сопровождении броневиков отправили в деревню, где было полно немцев: вдруг удастся выручить и летчиков, и знамя. Вооружились они автоматами и пистолетами, которые нашли у убитых фашистов. Прорвались сквозь обстрел, нашли и летчиков, и лейтенанта Горбаня со знаменем.

Тут поступил новый приказ – брать немцев в плен.

– Мы, три механика – я, Василий Доронин и Алексей Жохов с немецким пулеметом, – чуть не попали под очередь из кустов. Жохов обстрелял кусты из пулемета – убил двух немцев и одного легко ранил. Раненому мы приказали кричать на ходу «хенде хох». Он крикнет и падает, боится, что свои же подстрелят. Вышли мы на поляну, я из-за дерева выглядываю и вижу, как немец за кустом на меня автомат поднимает. Вот тут впервые за время боя сердце сжалось: только сейчас осознал, что могу быть убит, – вспомнил Машканцев.

На крики «Хенде хох, Гитлер капут!» вышел майор и спрашивает: «Нихт капут?» – не убьете, мол? И все остальные за ним потянулись, спрашивают: «Нихт капут?» – и бросают оружие. Так вышли 268 немцев, а сержантов-то всего трое.

– Начали мы их строить, и тут выходит последним седой плачущий немец – как выяснилось, профессор. Мы посмотрели за куст, откуда он вышел, а там убитые – женщина и две девочки-подростка. Он так боялся русских, наслушавшись немецкой пропаганды, что застрелил свою семью, а себя убить духу не хватило...

По словам фронтовика, немецкая пропаганда работала повсюду – в Польше фашисты изображали на плакатах русских солдат с рогами. Машканцева поляки даже просили снять шапку и щупали голову – искали рога. И удивлялись, что карабины у русских висят на кожаных ремнях, а не на лапотных веревках, как говорили немцы.

После этого боя сержанта Машканцева наградили медалью «За отвагу».

В тот же день был взят Берлин, и ночью на горизонте стояло зарево – это пехота стреляла в воздух. Бои окончились 8 мая, хотя эсэсовцев добивали еще до 18 мая, и самым страшным было умереть после Победы.

После войны Павел Семенович служил в армии еще 34 года. Два года работал на Кубе – учил кубинских авиамехаников обслуживать вертолеты, которые им поставлял СССР. Еще 23 года отдал службе в войсках гражданской обороны и МЧС.

Сейчас ветеран посвящает много времени семье – детям и внукам, – но успевает встречаться и со школьниками, так, на днях общался с ними в музее-диораме. Считает это своим долгом, ведь не так много осталось тех, кто может рассказать новому поколению, какой была война на самом деле.