Воронежский режиссер и актер Борис Алексеев: «В театре больше рок-н-ролла, чем в клубе»

 Театральный центр «Никитинский» начал работать в Воронеже с открытием театрального сезона-16/17. Новый городской театр разместился в здании ДК Железнодорожников (улица Никитинская, 1). Сейчас в репертуаре центра три спектакля.

Корреспонденты РИА «Воронеж» узнали у создателя центра, воронежского актера и режиссера Бориса Алексеева, чем «Никитинский» отличается от других театров, кто входит в труппу и какие премьеры готовит коллектив.

– Почему «Никитинский» – это именно центр? В чем его отличия от театра?

– В первую очередь, в том, что мы не хотим себя никак ограничивать. Театр – это часто какая-то структура, единый стиль, единая труппа. А мы очень хотим быть разными по всем параметрам. Сейчас у нас в репертуаре три спектакля, и все они абсолютно разные по стилистике, по языку, по формату, по аудитории. У центра будет проектная система – то есть артисты будут набираться под конкретную постановку. Но даже если ограничиваться только коллективом «Никитинского», мы будем стремиться быть разными, чтобы всем воронежцам удалось найти здесь что-то свое. Кроме того, на эту сцену будут выходить и другие труппы, другие режиссеры. Это место может являться свободной площадкой. Пока мы на таком этапе, что все пробуем.

– Почему решили назвать центр «Никитинским»?

– Название пришло само, я его не придумывал. Наш адрес – Никитинская, 1, и в Воронеже на слуху такой вид названий – Петровский, Платоновский. Оно показалось весьма органичным для этого пространства.

– Вам пришлось что-то поменять в центре, чтобы въехать? Требовался ли ремонт?

– Пока не поменяли ничего. В техническом плане пока все в порядке – Камерный театр оставил нам часть световой и звуковой аппаратуры. Я бы поменял что-то со стилистической точки зрения, но на это еще найдется время.

– Центр частный?

– Да, это автономная некоммерческая организация.

– Что означает на практике слово «некоммерческая»?

– Это, в первую очередь, юридическая форма. Будь мы каким-нибудь ИП, платили бы друг другу из кармана в карман. А у нас все работают официально, с зарплатами, отчислениями в Пенсионный фонд и всеми остальными выплатами. А во-вторых, мы занимаемся театральным искусством, а не извлечением прибыли.

– Главная строка заработка центра – это продажа билетов?

– Исключительно. Потенциально, конечно, рассчитываем на спонсорскую помощь, но пока на постоянной основе ее нет. Русский репертуарный театр, который не является ни государственным, ни коммерческим, не может жить на одной продаже билетов. Сделать спектакль стоит дороже, чем играть его. Это не бизнес, когда сначала тратишь, а потом затраты окупаются. Театр не отбивает деньги.

– Пока работаете в минус?

– Не то слово! Мы работаем в пропасть. Будет больше спектаклей – будет легче, к этому и стремимся. Благо залы у нас всегда полные.

– Вы сказали, что центр будет работать по проектной системе. Но у «Никитинского» есть постоянная труппа?

– Да, и я надеюсь, наш коллектив будет развиваться и расти. Мы живем в России, где есть определенные театральные традиции. Все привыкли к русскому репертуарному театру, у которого есть свое здание, своя труппа, свой репертуар. Зрители ходят туда и смотрят не только конкретные спектакли, но и наблюдают, как развиваются артисты и режиссер, как меняется само пространство. Я воспитан именно на такой театральной модели и не собираюсь становиться в оппозицию к ней. Я искусством хочу заниматься, а не революцией. Хотя чудить в творческом плане мы, возможно, и будем. У нас все впереди.

– Кто сейчас входит в труппу «Никитинского»?

– Выпускники нашего института искусств. Одни окончили его пару лет назад, другие буквально только что. Со многими из них мы познакомились еще во время марафона «Формат А4», потом вместе работали над читками на фестивале «Открыто!» и другими проектами. В «Надписях» также играют две нынешние студентки третьего курса и воронежский актер Михаил Агапов, который одно время играл в драмтеатре, а сейчас занят в нескольких спектаклях Камерного. Сейчас мы начали работать над новой постановкой, и к нам присоединился еще один выпускник.

– По какому принципу подбираете команду? Сейчас в труппе в основном молодые артисты.

– Это естественно. Все возрастные актеры работают в театрах. У всех по 25 спектаклей в месяц, и никого невозможно вытащить. К тому же все зависит от спектаклей. Пока обходимся своими силами, а в будущем, когда нам понадобится кто-то на возрастную роль, будем искать артиста в возрасте. Лепить седые бороды на 20-летних не хотим.

– Но вы рассматриваете только профессиональных актеров?

– Конечно, мы профессиональный театр, не любительский. На этой сцене 20 лет играли такие артисты, эта сцена видела такие спектакли и заслужила такие награды, что ее нельзя предать. Я сам здесь отработал 11 лет, благодаря чему стал тем, кем стал. Я не могу относиться к этому месту иначе.

– Символично, что «Никитинскому» как новому театру досталась та же сцена, где начинал создаваться Камерный театр. И в качестве звонка перед спектаклями вы также используете колокольчик, как это было в Камерном.

– Мне показалось, что в этом уютном пространстве будет слишком резко звучать какой-то электронный «бзззынь», вся атмосфера разрушится. Я как-то в магазине случайно увидел колокольчик с ручкой и решил, что это знак.

– Чувствуете какую-то преемственность с Камерным театром?

– Когда мы подписали бумаги, и я вошел сюда полноправным арендатором 1 июля, я почувствовал, что попал домой. Я знаю здесь каждый уголок и могу с закрытыми глазами дойти от гримерки до сцены и обратно несколько раз. А по поводу преемственности, похожести или непохожести – мы все-таки не барбер-шопы или супермаркеты, мы театры. Мы не конкурируем, мы делаем одно дело, мы дарим людям новые впечатления, пытаемся формировать среду, пытаемся заставить людей задуматься о чем-то, повлиять на их эмоциональный фон. Мы все вместе в одной большой театральной лодке.

– Если и противопоставляете себя кому-то, то антрепризам с актерами «из телевизора»?

– Весь нормальный профессиональный театр это и делает. И нам все сложнее, потому что людей из телевизора становится все больше. Вообще телевизор играет все большую роль в нашей жизни, вместе с YouTube и Periscope. Все это имеет право на существование, но плохо, когда эти вещи начинают смешиваться с театром. У нас совершенно разные задачи и способы работы. Молодежь все равно по-прежнему лучше пойдет в клуб, чем в театр. Причем с оговоркой, что в театре дорого, хотя в клубах они оставляют по несколько тысяч за раз.

– В Воронеже все-таки довольно большая прослойка людей, которые регулярно ходят в театры.

– У нас в Воронеже очень сложный зритель. Кажется, что он закрыт новому, хотя, казалось бы, наоборот, в театр нужно идти за новым. Зрители идут все время с какими-то ожиданиями и, если они не оправдываются, считают спектакль плохим. Хотя в театр нужно идти белым листом и ждать, пока актеры и режиссер что-то напишут на тебе.

– После стольких лет проведения Платоновского фестиваля и других культурных форумов ситуация не стала меняться?

– Потихонечку меняется, но все-таки через Платоновский фестиваль проходит намного меньше зрителей, чем через все воронежские театры в течение года. И мы должны заботиться о том, чтобы люди хотели видеть больше нового. Театр не всегда нужно понимать, это не учебник истории. Воспринимать театр нужно в первую очередь на эмоциональном уровне, а наш зритель к этому пока не всегда готов.

– Какова ценовая политика центра?

– Лояльная, и иногда даже слишком. Трудновато работать с такими ценами, но повышать их мне кажется неправильным.

– Есть ли какие-то особые условия для студентов, например?

– Нет, куда же еще «особей». Ведь мы работаем сами на себя. Хорошие знакомые это прекрасно понимают. А тем, кто не понимает и просит достать пригласительные бесплатно, я всегда отвечаю: «Если можете купить, лучше купите». Они говорят: «Ну, мы же друзья», - а я говорю, что у меня друзья покупают. И когда я сам иду к друзьям куда-то, например, к Ярославу Борисову на концерт, я же знаю, что он за этот концерт платит аренду. Поэтому, конечно, я куплю билет. Тем более это не те деньги, из-за которых стоит вообще переживать. Даже те люди, которые помогают центру финансово, потом все равно идут в кассу и покупают билет. Потому что как раз такие люди знают цену труду и деньгам. Для зрителя это не такая страшная сумма, а для нас каждая копейка на счету. Два билета – и я заплатил уборщице. Еще десяток купленных билетов – и есть зарплата артисту. А много билетов – можно оплатить аренду помещения.

– К премьере «Надписей» вы просили горожан поделиться реквизитом. Откликнулся ли кто-нибудь?

– Да, причем несут до сих пор. Нам удалось даже найти люстру! Мы с огромной благодарностью принимаем все. Кто знает, что пригодится в театре? Для «Надписей» нам нужны были старинные вещи: самовар, керосиновая лампа. А сейчас репетируем современную пьесу, и там может потребоваться вообще, что угодно, от мебели и телефонов до лампочек и лыж.

– Вы сказали, что спектакли в вашем текущем репертуаре для совершенно разной аудитории. А есть ли у вас представление о публике «Никитинского» в целом? Каков ваш зритель?

– Я знаю, что есть понятие «целевая аудитория», и любой бизнес должен его для себя сформулировать. Но какая может быть целевая аудитория у искусства? Я очень хочу, чтобы сюда приходили и 18-летние студенты, и 60-летние бабушки. «Вкатить» и «не вкатить» может кому угодно какой угодно спектакль.

– А если говорить не о возрасте? Например, ваш зритель часто вообще ходит в театр?

– По статистике вообще очень мало людей ходит в театр. Я уверен, что публика, которая ходит на Платоновский, в Камерный, в драму и к нам – это одни и те же люди. Наша задача привести в театр новых зрителей. Чтобы, например, молодые люди, посмотрев наш спектакль, сказали, что больше не пойдут в клуб, потому что в театре куда больше рок-н-ролла. Но вообще мы ждем всех. Главное, что зритель должен помнить, – в театр надо идти за новыми впечатлениями, будучи готовым меняться.

– Для спектакля «Anthropogen. Modernity» вы сами написали текст, выступили и сценографом, и режиссером. Как вам роль драматурга?

– Я дружу с литературой еще со студенческого времени. Но есть такое выражение: «Если можешь не писать – не пиши». Тогда я понял, что вполне могу не писать, и не стал этого делать. А недавно в какой-то момент я осознал, что уже не могу не писать. У меня буквально лезло из ушей, настолько сильно меня стали волновать все те темы, которые в итоге вылились в «Anthropogen. Modernity». Изначально я хотел найти какой-то хороший литературный материал на эту тему, как обычно всегда делают в театре. Но я не нашел ничего, что отражало бы полностью все мои мысли и переживания. А меня все это волновало настолько, что даже все семейные разговоры за чаем сводились постоянно к одному и тому же. Очень хочется, чтобы все остальные тоже подумали о том, зачем они здесь, и начали что-то делать, жить «в нужную сторону».

– А что это за «нужная сторона»? В спектакле так много посылов, какой из них является для вас основным?

– Я специально выбрал такую форму наслоения, скоростного пути от Марианской впадины до космоса, от неандертальца до андроида. Чтобы зритель задался вопросами – где ты в этой череде и есть ли ты вообще? И есть ли смысл в том, что ты делаешь? И что делать, чтобы смысл появился? Из всех этих посылов складывается общая картинка, убери что-то одно – все рассыплется. Этот спектакль – наш манифест.

– Расскажите, пожалуйста, о премьерах, которые центр начал готовить.

– В ноябре 2016 года мы выпустим премьеру по двум пьесам драматурга Люси Гварамадзе. Мы с ребятами прикоснулись к этому автору еще во время работы над «Форматом А4». Это будут две одноактные пьесы, которые очень созвучны друг другу. А в декабре порадуем горожан комедией по Аверченко. И к Новому году приготовим для детей спектакль по русским народным сказкам. Попробуем удивить зрителей и устроить в этом зале что-то совсем новое – волшебную сказку с фокусами, иллюзиями. Сценической площадкой станет весь зал. Будут вьюга, дождь и снег, персонажи будут появляться не только из-за кулис, но и из-под кресел и с потолка. Сейчас мы как раз активно все придумываем. И елка в холле будет обязательно, и Дед Мороз.

– Вы также говорили, что планируете проводить в центре открытые репетиции, занятия йогой, тренинги. Что именно это будет и когда?

– Сейчас потихонечку все это у нас уже начинается. Для студентов-театралов у нас репетиции открыты всегда. Единственное условие – сидеть очень тихо. А тренинги будут трех разновидностей: сценическая речь, актерское мастерство и пластика. Это будут утренние занятия. Мы понимаем, что это не всем удобно, но вечера у нас заняты спектаклями. Это будут совместные занятия с артистами центра. То есть это ежедневная тренировка для артистов, к которой можно присоединиться, купив абонемент. Причем подчеркиваю: мы не собираемся делать любительский театр и вообще делать из людей актеров. Эти тренинги, скорее, пригодятся людям с определенными проблемами, будь то замкнутость и боязнь выступлений на публике или элементарные проблемы с речью. Тренинги помогут освоить какие-то навыки, которые в дальнейшем пригодятся людям на их основной работе. Хотя я не исключаю, что, может быть, мы сделаем какой-то показ этюдов, которые получатся в результате этих тренингов.

– Вы говорили, что будете предоставлять площадку «Никитинского» резидентам – каким-то другим артистам. То есть вы будете просто давать им выступать здесь или по отношению к ним тоже будет некая стилевая политика?

– Конечно, я как худрук центра буду участвовать в их жизни на нашей сцене. Представьте себе Центр Мейерхольда, в котором сегодня играют спектакль по Чехову, завтра какой-нибудь вербатим, а послезавтра приезжает Нагиев. Должны быть определенные эстетические и стилистические рамки. Здесь точно не будет водевилей про скелеты в шкафу.

– Будете приглашать для постановок других режиссеров?

– Планируем, конечно, но сейчас пока нам самим нужно обжиться здесь, мы же только начали. К тому же у хороших режиссеров, которых хотелось бы пригласить, график расписан на месяцы вперед. Но некоторые предварительные договоренности уже имеются.

– Вы собирались ставить произведения авторов, связанных с Воронежем. Какие имена появятся в афише?

– Уже есть Бунин. Даст бог, появится когда-нибудь Платонов. Раз в названии возник Никитин, то хотелось бы найти подход и к Никитину. В конце концов, Борис Алексеев – тоже воронежский автор.

Контекст

Борис Алексеев – воронежский актер, режиссер. Выпускник Воронежского института искусств. С 2003 по 2014 годы работал в Камерном театре. Создатель и руководитель проекта «Театр Одного», где был режиссером и единственным артистом. «Театр Одного» прекратил существование с появлением центра «Никитинский».