Воронежский музыкант Ярослав Борисов: «Я записывал вокал в стенном шкафу»

Воронежская прогрессив-фолк-группа «Абстрактор» представила дебютный альбом на концерте в родном городе 6 декабря. В Воронеж специально для выступления приехал один из лидеров коллектива Ярослав Борисов, который с 2017 года живет и учится в США. Создатель и участник групп Happy55, «Другое Дело», «Абстрактор» и «ЦЕЙ», Борисов получает высшее музыкальное образование в Методистском университете (город Фейетвилл, штат Северная Каролина).

Журналисты РИА «Воронеж» поговорили с Ярославом Борисовым об академическом музыкальном образовании, жизни в Америке и будущем его воронежских проектов.

– Методистский университет – учебное заведение методистской церкви? Как ты попал туда?

– В Америке очень много образовательных институций – под эгидой церкви. Но это формальность. Никто не заставляет ходить в храм, об этом нет и речи. Хотя университет находится на базе методистской конфессии, учатся там все. Это один из самых многонациональных вузов Северной Каролины. Я узнал о нем от подруги, которая много лет назад переехала в США. В голове вертелось что-то, я думал о том, как бы можно было попробовать себя за рубежом, но было непонятно, каким образом. По рабочей визе это невозможно было сделать. У меня нет высшего музыкального образования, и я подумал, что смогу это совместить. Во-первых, восстановиться как академический пианист – я давно отошел от этого, – повысить технику, получить диплом. Потом, возможно, открыть для себя американский музыкальный мир. Потому что там все бурлит, там столько фестивалей академической музыки! Вообще то, что я делал с Happy55, тяготело к академической музыке, меня всегда это интересовало. А здесь, в Воронеже, так складывалось, что был спрос на другие проекты – «Другое дело» или «Абстрактор», и я занимался все время ими. А творчество в академической сфере, например, проект, который мы делали с Happy55 и симфоническим оркестром, это нечто глубинное, куда всегда хотелось погружаться. Но оно не коммерциализировано, заработать на нем невозможно.

А там, несмотря на то что учусь на исполнительском факультете, я постоянно подаю заявки на академические фестивали, написал несколько фортепианных пьес, начал работать над симфоническим произведением. Очень большим, для оркестра, певцов. И у меня есть причина над ним работать – и это не учебное задание, это настоящий заказ. Я съездил на фестиваль современных композиторов в Сан-Паулу. Вообще надо сказать, что поехать куда бы то ни было в Америке гораздо проще. Фестивалей очень много. В каждом городе, в каждом штате что-то проходит: и крупные престижные форумы, и фестивали локальной сцены.

– У зрителей такие фестивали востребованы?

– Да, люди ходят. Точно больше, чем здесь.

– Возможно ли было получить такое образование в России?

– На мой взгляд, пытаться получить высшее образование тут мне не было смысла. Значение образования здесь и там разное. Допустим, если я окончу университет, я могу поступить уже как композитор на Master's Degree – что-то вроде нашей магистратуры – в крупный вуз. На одном из фестивалей, которые всегда не только концерты, но и встречи, лекции, мастер-классы, я познакомился с профессором Нью-йоркского университета. Я поиграл ему свою музыку, спросил, может ли это быть интересно. Он ответил, что в Нью-Йорке такое вполне могут играть на концертах. Я, наверное, приеду к нему на консультацию, покажу свои пьесы. Вообще оркестровки – это очень сложно, я только учусь этому, многое делаю по наитию, и это хороший повод окунуться в этот мир. Здесь у меня такой возможности не было. Но специально я об этом не думал, это само собой появилось. Я понял, что там я один. Проекты делать не с кем – за пределами академической программы большинство студентов интересуются джазом, госпелом. Я сам по себе, и мне не запрещают ничем заниматься. Я играю свои пьесы на официальных университетских концертах. Причем я же не композитор, я учусь на исполнительском, но мне дают играть мою музыку, отправляют на фестивали.

– В России выпускники музыкальных вузов, как правило, устраиваются в оркестры. В США есть отработанная схема трудоустройства?

– Почти такая же. Но там также очень развит институт протестантских конфессий, и многие музыканты становятся руководителями церковных хоров, детских музыкальных кружков. Все, что у нас происходит в музыкальных школах, там происходит в церкви. Музыкальных школ там нет вообще как явления.

– Ты уже давал несколько концертов в церквях, часовнях. Такие площадки воспринимаются как религиозные?

– Совсем нет. Но нам сложно это понять. Протестантская вера – очень демократичная. Для меня слово «религиозный» обросло смыслами, которые к тому не подходят. Там в церквях выступают оркестры, хоры, музыкальные коллективы, ансамбли. Церковь, как правило, хорошо оборудована, туда приходит много людей. Вообще два основных вида концертных площадок – это храм и университет. Даже к нам в универ приезжали какие-то поп-звезды, выступали в баскетбольном зале. Студентам давали бесплатные билеты. Если посмотреть на историю поп-групп 1980-1990-х, они все время выступали в университетах. Потому что, как правило, университет – это отдельный город. Иногда маленький, иногда огромный, как в Огайо, где по университетскому городку ходят свои автобусы, потому что там учатся тысячи людей. Звезды ездят по университетам, потому что это сразу огромная аудитория. Университет платит деньги звезде, чтобы студентов порадовать.

– Обучение идет на английском. Ты хорошо знаешь язык?

– Не очень хорошо. Но я там его и выучил. Никакого базового знания у меня не было. Я написал TOEFL (Test of English as a Foreign Language – тест на знание английского языка, сдача которого обязательна для неанглоязычных иностранцев при поступлении в вузы США. – Прим. РИА «Воронеж») на 73 балла, это почти ничто. В разных вузах разные требования, где-то не берут студентов с результатом ниже 85, но в Методистском университете проходной балл был 61, так что я прошел, хотя и был одним из худших. Поначалу, конечно, было жестоко. Но когда ты в условиях «надо», ты делаешь сверхусилия, и все получается в итоге. Американцы – очень вежливые и понимающие люди. Никто тебя дергать лишний раз не будет. Все понимают, с каким ты уровнем языка, охотно помогают. Там очень много вспомогательных организаций, где можно заниматься хоть каждый день, подтягивая знания. Для эмигрантов все бесплатно.

– Можно ли там жить и заниматься только музыкой?

– Я еще не успел этого попробовать. Но музыкальные педагоги живут хорошо. Профессора, которые после получения образования остаются преподавать, не бедствуют.

– Ты планируешь там оставаться?

– Не знаю. Пока непонятно. Я не загадываю. Я учусь только на втором курсе, а всего обучение длится четыре года.

– К тебе как к русскому было настороженное отношение, когда ты приехал?

– Ни к кому в США нет настороженного отношения. США – страна эмигрантов. Даже сами американцы так говорят. Что значит «чужие», если это страна чужих? На статуе Свободы написано: «Приди ко мне, всякий лишенный всего, изгнанный отовсюду, я приму тебя». Но надо понимать, что ты собираешься там делать.

– Для тебя это эмиграция?

– У меня студенческая виза, какая эмиграция. Просто появилась такая возможность, я почесал голову, подумал: почему нет? Мы с женой и дочерью сразу вместе поехали. Как это – без них? С современными средствами связи у меня нет ощущения отсутствия. Конечно, я скучаю по друзьям, у меня нет возможности их видеть каждый день, но мы созваниваемся, даже альбом записали дистанционно. Меняемся набросками, репетируем музыку, строим планы. Летом я планирую приехать не на четыре дня, как сейчас, а, скажем, на несколько месяцев, устроить какой-то концертный график. На фестивалях я показывал нашу музыку композиторам, с которыми там познакомился, и мне все говорили, что музыка крайне интересная, было бы круто, если бы я привез ребят в какой-нибудь Бостон. Еще я предложил прочесть лекцию про микс народной музыки и современной, что мы с «Абстрактором» делаем. Мне сказали, что это тоже интересно. Так что сейчас работаю над этим и над тем, чтобы парней туда привезти. В первый год сложно вообще на что-то рассчитывать – нет ни языка, ни связей, ничего. Какие планы могут быть, если на второй год только приоткрылись глаза на то, как тут вообще процессы идут? Сложно что-то прогнозировать. У многих в России есть ощущение, что там просто какой-то рай. Что ты выйдешь из самолета, а тебя будут встречать с распростертыми объятиями. Они очень дружелюбные, да, но там у всех hard life (с англ. «тяжелая жизнь». – Прим. РИА «Воронеж»). Это постоянная работа, это таксы, биллы, все дела. Все социальные службы в Америке работают очень хорошо – если ты дурак и нищий и тебе это нравится, ну, тусуйся на пособие. Хочешь работать – работай, и все оценят. Если ты пашешь как вол, если занят делом, ты не будешь нищим.

– В бытовом плане многое отличается?

– Вообще все. Например, нельзя выбросить бытовую технику на мусорку, ее нужно везти в специальное место. Социальная ответственность очень высокая. Если ты идешь в любую соцслужбу, тебя выслушают, вникнут в твою проблему, и не надо никому взяток платить. В образовании это вообще краеугольный камень. Не сказать, что все американцы – суперумные, как и о русских такого не скажешь. Но в Америке ты не можешь купить зачет. Это невозможно нигде и никогда. Ни в одном вузе нельзя «договориться» с преподавателем о зачете, о дипломе. Ты можешь получить зачет, если ты выучил и сдал предмет. Это единственный способ. То же самое, если ты предложишь «договориться» полицейскому на дороге: тебя отведут в участок, получишь штраф за такое. Но, кстати, полиции, патрульных на улицах нет. Никому от тебя ничего не нужно.

– Расскажи о воронежских проектах. Как «Абстрактор» записал альбом дистанционно?

– Легко. Ритм-секцию – бас с барабанами – мы записали еще здесь, вместе, на студии. Все остальное пишется в домашних условиях, с современной техникой это очень просто. Я записал свою вокальную партию в стенном шкафу. Буквально. Купил микрофон, залез в шкаф. И парни еще сказали: «Как ты круто голос записал!».

– Как вам игралось вместе на концерте после долгой разлуки?

– Тяжело. Но только потому, что мы расширили программу – сделали три новых песни за полтора дня, когда я только приехал. И все это время их репетировали. Написали их мы вместе. Мы меняемся черновиками по интернету, это такая непрекращающаяся совместная работа. Этих песен нет в альбоме. Альбом вообще получился небольшой, там всего шесть песен, поэтому для концерта мы решили расширить репертуар.

– Остальные проекты – Happy55, «Другое дело» – тоже существуют «свернутым окном»?

– Существуют. С «Другим делом» мы тоже дистанционно записывали и сводили «Пацана». Я был в отъезде уже почти год, когда он вышел. А сейчас мы альбом готовим. Парни что-то здесь дописали, а я дописал свою партию. У нас там пять или шесть новых песен.

– То есть это все не закрытые истории?

– Нет нужды что-то закрывать. Я представляю, как страдали люди в 1980-х, которые были просто отрезаны, как сходил с ума Довлатов или Бродский. Есть какие-то люди, которые тебя приняли в силу происхождения, но это все же чужие люди.

– А правда ли, что русские к русским прибиваются, или это тоже один из стереотипов?

– Русские не любят русских за границей. И мне не нравятся русские, по крайней мере, в крупных городах. В мелких городах мы дружим. У нас есть друзья – потрясающая украинская семья, прекрасные люди. Они переехали в Штаты в 2000-х. Но я видел русских в крупных городах, слышал, как они общаются. Например, я заезжал в Шарлотт в русский магазин и говорил там с мужиком, который пожил в Калифорнии и вернулся. Он сказал, что русских там сторонятся. С людьми, которые переехали с ощущением 1990-х, невыносимо общаться. Они как будто хранят в себе какой-то колхозный мир. Когда я летел сюда, я оказался в самолете с женщиной из Нью-Йорка. Она рассказывала, что на Брайтон-бич невыносимо: таксисты русские все время пытаются тебя обуть, вымогают деньги, мошенничают. Такого и в России-то нет. А они это наследие 1990-х хранят. В русских магазинах оформление как в 1996 году, хотя за окном 2018-й и США. Зачем вы это делаете, зачем вы в это вцепились? Ты приехал познакомиться с другой культурой, что-то открыть для себя, или что? Если ты не въезжаешь в то, как там живут, тебе будет некомфортно там всегда. Но я, конечно, не говорю про всех. У меня самого есть друг в Нью-Йорке.

– Занятия академической музыкой тебя не отдалили от авангардных проектов, которыми ты занимался в Воронеже?

– Наоборот, они их наполнили. Я почувствовал, что разработка вглубь – это то, чего всегда хотелось, но что было труднодостижимо. А там я попал в своеобразную изоляцию, благодаря которой только и делаю, что занимаюсь. Я даже словил определенный дзен. Я чувствую, что скучаю, что мне морально некомфортно, но мне же надо работать, у меня есть интересное дело, и я отставляю эти эмоции и продолжаю играть.

– Звучит грустно.

– Наоборот, грусти нет. Я не жалею ни о чем. У меня много работы. Мы так и думали, что первый год будет адаптацией, во второй будет много работы. На третий, надеюсь, будет еще больше. Так и хочется, ведь все это связано с музыкой. Будет там хорошо – останемся, будет плохо – сюда приедем. Меня не ломает по этому поводу вообще.