Воронежский художник Ирина Аксенова: «Скрытое интереснее рассказанного»

Художник и куратор Ирина Аксенова в мае уезжает из Воронежа и становится ведущим специалистом по экспозиционно-выставочной работе музея-заповедника «Петергоф». Это не первый случай «эмиграции» воронежских арт-деятелей в одну из столиц или за границу. Специально для РИА «Воронеж» Лена Дудукина поговорила с Ириной Аксеновой о том, чем слаще Питер и почему в Воронеже  современное искусство сложно приживается.

– Из художников, связанных с Воронежским центром современного искусства, уже многие уехали покорять другие города: Арсений Жиляев, Мария Чехонадских, Илья Долгов, Жанна Долгова, Вероника Злобина. И вот теперь ты уезжаешь в Питер. Ира, почему в Воронеже не приживается современное искусство?

– Я бы не сказала, что оно не приживается. Смотря с чем и зачем сравнивать. Если со столицами, то у нас все бедненько: небольшой выбор выставочных пространств, мало художников и заинтересованной аудитории, не развита инфраструктура и т.д. Вообще сплошной «диайвай». Но при этом в Питере многие спрашивают меня про воронежский движ, говорят, как у нас тут круто, действительно завидуют. Крупные музейные проекты и национальные премии не обходятся без представителей воронежской «диаспоры». Летом проект про историю Воронежского искусства, который курирую я и Николай Алексеев, будет представлен на Международной молодежной биеннале современного искусства в Москве. Конечно, это во многом заслуга «первой волны»: их примера, их образовательных программ – лекционного курса, мастерских – многие из них выросли. Сейчас все существует за счет помещения ВЦСИ, где есть мастерские, где можно выставляться, где удобно встречаться. Но вот куратору в текущих условиях значительно сложнее расти, чем художнику.

 

 

– Что ты имеешь в виду, в чем разница?

– Как куратора меня интересует авангардное и социально-ангажированное искусство. В Воронеже сложно, если не невозможно, находить регулярное финансирование под такие проекты. Про постоянную работу я вообще молчу, так что мое дело рискует стать лишь хобби, «работой выходного дня».

Также сложно развиваться теоретически: нет специального учебного заведения, факультета – я говорю про современное кураторство, а не искусствоведение в целом. Ну и с точки зрения кооперации возможности сильно ограничены. Питер или Москва – это фактически сразу и Европа, и мир. Есть где реализовывать свои амбиции.

 

 

– То есть Петербург привлекает развитой инфраструктурой культурных организаций?

– Да, в обеих столицах большое количество и образовательных пространств, и мест, где можно себя применить. Частных галерей и государственных, коммерческих и некоммерческих, много ежегодных фестивалей, которые набирают сотрудников в штат. Фестивали паблик-арт, просто современного искусства и т.п. Возможность зарабатывать кураторской работой – это для меня сейчас один из ключевых моментов.

– Ты имеешь в виду, что заработать искусством в Воронеже трудно?

– Это давняя тема – почему к работникам культуры относятся как к тем, кто должны бесконечно вкалывать волонтерски или за маленькие деньги. Как в НКО, то есть некоммерческих организациях: если ты увлечен каким-то делом, горишь им, то ты почему-то должен делать его задешево. А ведь работаешь ты так же много! Считается, что люди из арт-тусовки только «курят бамбук», лежат на диване и ждут вдохновения. Нет, художники, кураторы очень много работают. Все, кого я вижу в ВЦСИ, трудятся ежедневно.

 

 

– Почему ты выбрала именно Петербург?

– Мне показалась очень крутой возможность поработать в музее федерального уровня, когда ты курируешь не только и не столько само искусство, но культуру памяти. Я думаю, это отличная возможность научиться важным профессиональным вещам, понять, как устроена музейная работа. Если посмотреть на современные музеи даже в России, в них много чего невероятного происходит в плане сотрудничества с современным искусством. Плюс ты выходишь в Питере в магазин – и у тебя каждый раз художественная экскурсия. Когда я училась там в 2014-2015 годах на Школе вовлеченного искусства «Что делать?», этот город стал неожиданным местом силы для меня. Там уже было сделано несколько отличных проектов, есть друзья и пр. Но все равно тяжело оставлять ВЦСИ, где столько было пережито.

 

 

– За три последних года ты прошла значительный путь. В команде фестиваля уличного искусства «Здесь» ты была куратором-менеджером, при этом начала учиться в Школе вовлеченного искусства «Что делать». И вот недавно состоялась выставка «Чем больше, тем больше», а 16 апреля ты провела «прощальный» перформанс «PULSUS. Метод второй». Давай считать их некими знаками препинания. Что это за путь в три года для тебя самой?

– Это путь уточнения своего выбора – то ли я делаю, чем я хочу заниматься? Утверждение для себя своего права на это, поиска тех болевых точек, с которыми я бы хотела работать, своего кураторского и художественного языка. Но я, по-прежнему, еще в самом начале пути, многому надо учиться и бежать в тысячу раз быстрее.

 

 

– Какие темы тебе как куратору интересны? С чем бы ты работала, если бы в Воронеже осталась?

– Здесь может быть довольно плодотворной тема сказочности, с которой мы уже ездили в феврале в Питер делать выставку в Галерее «Люда». «Заветные сказки» как раз представляли новую воронежскую волну. А вообще Воронеж – город со множеством легенд: про Петра Первого – истории про завезенных проституток, про каторжных, про флот... Сейчас мы всем рассказываем, что Воронеж – город с самыми крутыми фестивалями, культурой. И так далее – такое радужное выдумывание самих себя.

Но сказка – это что такое на самом деле? Это переработанный опыт насилия. Вспомним неадаптированные и славянские сказки, и других народов. Все эти гуси-лебеди, козочки, кто-то кого-то ест бесконечно – родственников в том числе... Это всегда момент вытеснения. Интересно как раз то, что вытесняется из сказок, которые мы сами про себя рассказываем. Это большое направление современных философии, искусствоведения – понимание реальности не через то, что явлено, а через то, что скрыто, не проявлено, вытеснено. Потому что оно говорит об этой реальности гораздо больше.

 

 

– Например, мы как бы стесняемся левого берега. В путеводителях его обычно нет. Он как неприличный, как Гарри Поттер для Дурслей, как «бедный родственник».

– Я бы сравнила тогда общепринятое восприятие левого берег с челядной в барском доме, куда не водят гостей. Хотя я помню, что во время первого проекта ВЦСИ в новом помещении весной 2013 года, когда к нам приехали молодые художники из Германии и Швейцарии, интереснее всего прошли экскурсии на Машмете, ВАИ. Сейчас Полина Лесовик, резидент ВЦСИ, тоже делает исследовательский проект про Левый берег. Я сама живу на ВАИ, и по ряду причин это гораздо удобнее и легче, чем жить, например, в Северном.

- А с темой войн и войны, войны и мира, актуальными для нашего региона, ты бы работать стала?..

– В декабре 2015 года арт-группа «Петино», в которую я вхожу, ездили знакомиться с Харьковской группой перформеров, это тоже девичий коллектив. Три дня мы рассказывали о себе, делились перформативными практиками и шили вместе костюмы для клоунов, работающих в детских паллиативных отделениях в Харькове. Шитье – это вообще очень женское и домашнее, мирное дело. Мы много говорили – о том, что мы чувствуем по поводу войны, и моментами мы подходили к очень болевым вещам.

Сложно делать выставки про войну, возможно, гораздо важнее работать с темой примирения.

 

 

– Этично ли во времена кризиса, когда людям часто не на что купить еду, – говорить про рефлексию, про искусство? Я себе говорю в ответ на это, что всегда будет сложное время, что легких времен в принципе не бывает. А если мы не будем самими собой, в данном случае художниками, то мы никогда не будем ими, ведь идеальных условий нет никогда. А ты как это ощущаешь?

– Искусство это то, что позволяет нам оставаться людьми, не оскотиниться. Чем объясняется нынешний бешеный интерес к выставкам? Жизнь настолько тяжела, что выставки, искусство – это потребность, это возможность пережить какой-то опыт, не связанный с повседневностью. Ведь и в блокадном Ленинграде люди жили театральной жизнью. Искусство помогает тебе удержаться и немножко стабилизироваться в тяжелых, шатких условиях.

«Прямым текстом». Ирина Аксенова: – Когда в конце 2014 года на Школе вовлеченного искусства нам было дано задание сделать автопортрет, я сразу подумала про тело, для меня вопрос принятия своего тела, размещения в пространстве всегда был волнующим. И мне захотелось сделать что-то на улице, где у тебя всегда будет зритель. Я использовала «регистрацию». Это такая технология, когда ты себя фиксируешь относительно каких-то событий или мест. Мне хотелось вписать себя в Воронеж, в тело города, потому что я долго не могла найти с ним общий язык. Я сфотографировала части своего тела и, согласно теориям о психосоматике, что примерно означает рука, что плечо, пыталась соотнести их с местами в городе, которые для меня имеют похожее значение. Например, что такое ноги, стопы? Это твоя укорененность, как ты стоишь на земле. У меня не было вопроса, где я расположу свои ступни — на моем доме, потому что тут я живу и отсюда расту. Из маргинального района ВАИ с его бесконечным трэшем. А потом проект неожиданно попал в Параллельную программу Уральской биеннале современного искусства в Екатеринбурге. И я вдруг попала в Питер, и буду работать в дворцовом комплексе «Петергофа».