За годы большого террора в Воронежской области убили более 10 тыс. «врагов народа». В лесу у воронежского микрорайона Сомово 200 расстрельных ям. В мемориальной зоне «Дубовка» на Аллее Скорби захоронено 3238 человек. Сколько всего в этих местах расстреляли людей, неизвестно.

Оказаться в расстрельной яме в 1930-е мог любой вне зависимости от положения – оговор, несчастный случай, стечение обстоятельств, политическая конъюнктура. Многие из репрессированных так и сгинули безымянными. Некоторым «повезло» – историки восстановили их имена по малейшим зацепкам: деталям одежды, клочкам бумаги с парой букв, пуговицам, расческам и зубным щеткам.

О судьбах нескольких расстрелянных журналистам РИА «Воронеж» рассказали родственники «врагов народа». Потомки приехали на место кровавых расправ в Дубовку в воскресенье, 30 октября. Среди жертв политических репрессий были люди разных профессий и разных статусов, о некоторых из них – в материале РИА «Воронеж».

Степан Гречишников – пасечник, отец 10 детей

Римма Зубкова уже 20 лет приезжает в Дубовку 30 октября. В этом лесу убили ее деда Степана Гречишникова. Только после смерти Сталина женщина добралась до архивов и узнала, что деда расстреляли 17 августа 1937 года.

– Дедушка жил в селе Рогачевка, у него было 10 детей. Семья была крепкой, работящей. Степан занимался пчеловодством, имел 10 ульев, сад, мельницу и лошадь. После революции его раскулачили и сослали в Архангельск на три года. Отобрали все имущество – дом и хозяйство. Детишкам пришлось податься «в люди», батрачить, у кого придется. Вернувшись, дедушка приехал в Семилукский район и стал главным пасечником в одном из колхозов. Тамошнему комсоргу приказали доносить на деда. И комсорг донес, что дедушка сказал, что «баба должна домашним хозяйством заниматься, а не государством управлять». За это его и арестовали. Потом приплели связь с эсерами, вспомнили его «кулацкое» прошлое. Мне был год, когда его увели. О его судьбе мы узнали уже после смерти Сталина.

Лев Чекмарев – железнодорожник

Приехавший в Дубовку почтить память жертв политических репрессий Валерий Чекмарев сам прошел сталинские лагеря. Девятимесячным ребенком его вместе с матерью сослали в Мордовию. Валерий родился в марте 1937 года, а в апреле того же года арестовали его отца, Льва Чекмарева. Отец работал железнодорожником-мостовиком в Калуге на Московско-Киевской железной дороге.

– Мне был всего месяц, когда забрали папу. На следующий день нас с мамой выкинули из дома, – рассказал Валерий Чекмарев. – Моего отца расстреляли 7 октября 1937 года как участника «диверсионной троцкистско-шпионской группы, работавшей на японскую разведку». Через месяц маму арестовали и приговорили к 8 годам лагерей. Нас отправили в Мордовию. Через 10 месяцев маме удалось меня «освободить», отправив к своей сестре в Воронеж. Я был еле живой. К слову, в том лагере находилось 19 грудных детей. А через восемь лет, когда мама освобождалась, там было уже 108 таких детей.

Измаил Базилевский – священномученик

Валентина Базилевская участвовала в раскопках в Дубовке в числе первых. У женщины свои причины интересоваться этой темой.

– В 1930-х годах репрессировали моего отца Бориса Базилевского, ему дали 10 лет, – рассказала Валентина. – А Измаила Базилевского, родного брата моего дедушки, расстреляли. Потом, как и всех, его реабилитировали. А теперь объявили еще священномучеником. Измаила обвинили в том, что он выступал против советского строя и власти. На самом деле он просто был глубоко верующим человеком. В 1940 году ему дали 10 лет и отправили в Казахстан. А в 1941-м Измаила снова осудили и расстреляли. В одной могиле, которую мы раскопали в Дубовке, были, скорее всего, останки батюшки. Уцелел драгоценный крест. То есть убитый мужчина не был в тюрьме, иначе крест бы сняли. Теперь точно установлено, что существовал священник, который пришел к этим расстрельным ямам и стал упрашивать «не губить людей». И его расстреляли со всеми. Его имя до сих пор неизвестно.

Александр Ершов – председатель обпромкооперации

Александр Ершов

Фото – предоставлено правнучкой

Елена Жнова в Дубовке счищала со всех надгробий снег в поисках надгробия, где число захороненных соответствует числу в «расстрельном списке» с именем ее прадеда Александра Ершова.

– Он был председателем обпромкооперации, дружил с первым секретарем Воронежского обкома Иосифом Варейкисом, – рассказала женщина. – Прадеда арестовали в декабре 1937 года, а расстреляли в апреле 1938-го. Обвинили в ведении террористической деятельности. Я видела документы. Согласно этим бумажкам, он был «активным членом троцкистско-зиновьевской террористической организации». В деле сказано, что прадед подписал разрешение на строительство кирпичного завода, который оказался нерентабельным. Создал агентурную сеть, в которую лично завербовал шесть человек. Обвинительное заключение на пяти листах. Мою прабабушку отправили в лагерь для жен изменников Родины. В знаменитый «Алжир» – на пять лет. Вернулась оттуда очень больным человеком. До революции мой прадед был наборщиком в типографии, членом партии с 1917 года, несколько лет провел в Средней Азии, где боролся с басмачами. У него было трое детей. Когда прадеда репрессировали, мой дед учился в военном училище в Петербурге и должен был стать военным командиром. Но когда его отца расстреляли, это стало невозможно. Дедушку, как сына врага народа, сразу же отчислили из училища.

Василий Пьяных – секретарь райкома комсомола

Юрий Пьяных приехал в Дубовку с портретом своего отца Василия Пьяных. Правду о родителе Юрий узнал более 20 лет назад, благодаря публикации в газете «Воронежский курьер». Заламинированный лист с тем материалом до сих пор висит на стене в его доме.

– В детстве мама мне говорила, что отца убили на войне в 1941 году, – рассказал Юрий. – У нас дома и свидетельство о смерти было, датированное 1941-м. Отец был родом из крестьян, после революции трудился помощником машиниста. Потом пошел по «партийной линии» – стал работать начальником отдела завода №16 и возглавил тамошний райком комсомола. Отца арестовали в марте 1938 года. Обвинили в участии в антисоветской диверсионной организации. Расстреляли 22 октября 1938 года. Узнал я об этом из газеты. В 90-е годы в «Воронежском курьере» появилась статья Дмитрия Дьякова «Заговор в воронежском комсомоле» о пяти секретарях райкома, которых расстреляли в 30-е годы. И там говорилось о моем отце. На следующий день после публикации меня вызвали в местное управление КГБ. Достали личное дело отца и обо всем рассказали. После этого у нас появилось два свидетельства о смерти.

Справка РИА «Воронеж»

О расстрельных ямах в пригороде Воронежа стало известно благодаря воронежцам Ивану Текутьеву и Василию Новикову. Один жил неподалеку и слышал крики и выстрелы, второй стал случайным свидетелем массовой казни, оказавшись на охоте в феврале 1938 года. Мужчины рассказали об увиденном лишь спустя почти полвека.

Раскопки в Дубовке начались после публикации в областной газете. Первую расстрельную яму вскрыли 9 сентября 1989 года. В черепах были отверстия от пуль в затылке. В некоторых – по две-три.

Когда расстреливали людей, в Дубовке был огромный пустырь, местами заболоченный. Местные жители порой видели, как туда ехали грузовики, из-под брезента которых капала кровь. Иногда в расстрельные схроны везли уже убитых, порой приговор в исполнение приводили прямо там. Тела сбрасывали друг на друга и засыпали землей. Тем, кто исполнял приказ, было запрещено распространяться о месте казни: «враги народа должны были сгинуть безымянными».