Телеведущая Светлана Сорокина в Воронеже: «Жизнь стала опаснее»

Тележурналист Светлана Сорокина приехала на IV региональный медиафорум в Воронеж в пятницу, 22 июля. Телеведущая провела трехчасовой мастер-класс для журналистов «Искусство интервью». После него корреспондент РИА «Воронеж» поговорила с телеведущей о цензуре, будущем журналистики и о том, почему это по-прежнему опасная профессия.

– Светлана Иннокентьевна, на этой неделе произошли два трагических события: в Киеве погиб журналист Павел Шеремет, а в Москве расстреляли оператора ВГТРК Андрея Назаренко. Казалось бы, времена, когда журналистов убивают, ушли в прошлое, но это не так. Есть ли у вас свои версии случившегося?

– Про оператора телевидения сказать ничего не могу, мы не были знакомы. Я даже не знаю, в чем там дело. Что касается Павла Шеремета, то это мой старинный знакомый и очень симпатичный мне человек. Поэтому я просто убита сообщением о его гибели. Честно говоря, если бы не приезд в Воронеж, который давно обещала и не могла отменить, то я бы сегодня была в Киеве и прощалась бы с Пашей. Или поехала бы завтра в Минск, чтобы сходить там на кладбище. Мы, наверное, сделаем это с друзьями – поедем на могилу. Версий того, что случилось, у меня нет – я не следственные органы, которые сейчас занимаются расследованием. Это, на мой взгляд, никакая не личная история, а история, связанная с его профессиональной деятельностью.

– Остается ли журналистика, на ваш взгляд, опасной профессией?

– Да, и убивали не только в девяностые, но и гораздо позже. Ту же Аню Политковскую убили в 2006-м. Это тоже была моя хорошая знакомая, и это ужасно. Два дня назад у нас в институте (Высшей школе экономики – прим. РИА «Воронеж») абитуриенты проходили творческие собеседования. На журфак приходят в основном девчонки, мальчишек очень мало – у девчонок в основном романтические представления о журналистике. В этот момент как раз пришло известие о том, что Пашу (Павла Шеремета – прим. РИА «Воронеж») убили. Но никто не верит, что это может коснуться и его, журналисты живут мыслью: «Все умрут, а я останусь». Пока не пройдешь через череду потерь, не станешь задумываться, что беда может пройти очень близко. И даже, может быть, ты окажешься случайной жертвой – кому-то в назидание. Не обязательно причина будет в тебе.

Журналистика – опасная профессия, особенно для тех, кто на виду. Кто может стать «агнцем на заклание». В прошлом году я с дочкой была в Вашингтоне, в музее журналистики и новостей Newseum. Там есть целая стена с фотографиями погибших журналистов из разных стран и электронная книга с именами этих людей. Список погибших – колоссальный. Это огромное количество людей, которые выполняли свою работу в горячих точках, в Африке, во время терактов. Среди них и просто те, кого подкараулили, кому подложили бомбу и кого расстреляли в подъезде. Поэтому говорить о том, что быть журналистом неопасно, нельзя. С другой стороны, что сейчас неопасно? Сейчас и обывателем быть опасно. Ты можешь оказаться на набережной в Ницце и смотреть салют, и тебя раздавит грузовик. Сама стала жизнь опаснее, на мой взгляд.

– Еще опасно, если сделаешь перепост в соцсети, и по новому законопроекту тебя могут привлечь к ответственности…

– Это вообще жуть. Все, что касается всех этих нововведений с ограничениями на выражение своего мнения или даже перепостов, я считаю запредельной историей. Надо внимательно посмотреть, не нарушает пакет Яровой и Озерова Конституцию. У меня ощущение, что нарушает. Все наши законодательные инициативы все больше направлены на то, чтобы мы все меньше могли выражать свое мнение. Хотя это – наше конституционное право.

  

 

– Вам никогда не хотелось эмигрировать?

– Как ни было бы трудно, я понимаю одну простую вещь: я просто не смогу в эмиграции. Я слишком здешняя и слишком вовлечена в жизнь, которая происходит у нас. Я, конечно, не зарекаюсь: если будет идти речь о безопасности и благополучии моей дочери, может, я еще пересмотрю свою точку зрения.

– Вы застали цензуру советского времени и ограничения сегодняшнего времени. В чем, на ваш взгляд, их сходства и различия?

– Дело в том, что в Советском Союзе были известны правила игры, они были понятны и известны. Сейчас ты даже не понимаешь, где эти рамки. Их ставят люди исходя из превентивной осторожности: еще и законы не нарушены, и ничего страшного не произошло, но, на всякий случай, лучше этого не делать. Слишком пугливые губернаторы или пугливые мэры могут повлиять на работу региональных средств массовой информации, даже не глядя ни на законы, ни на здравый смысл. К сожалению, сегодня дело даже не в рамках, а в боязни, которую испытывают отдельные чиновники, руководители СМИ или люди при власти. Вот это очень бесит, потому что возможна любая глупость и любое самоуправство, которое будет влиять на работу журналистов и, в конечном счете, на их судьбу.

– То есть дело в субъективизме чиновников?

– Да, даже не в правилах игры. Хотя правила игры все тоже устанавливают.

– Вас часто спрашивают, как общаться с чиновниками. Знаете ответ на этот вопрос?

– Если бы я его знала, я бы написала брошюру. Журналисты, особенно в регионах, к сожалению, не могут построить нормального диалога с чиновниками – как я их называю, «пиджачниками». В большинстве своем они не умеют разговаривать.

– Что бы вы посоветовали молодым журналистам и телеведущим, которые пытаются найти свой стиль?

– На мастер-классе я как раз говорила о том, что стиль – это то, что помогает отличаться от других. Выработка и обнаружение собственного стиля – это то, что помогает запомниться и приподняться над другими коллегами. Когда я только приехала в Москву и начала вести федеральные новости, мой бывший муж, который работал оператором, посоветовал: «Придумай какую-то собственную фишку. Делай что-то, что не делают другие, даже в выпусках новостей». Но надо понимать, что это был уникальный период, когда новости в начале 1990-х были авторскими. Сейчас себе это представить трудно. Мой выпуск новостей, к примеру, отличался от того, что через несколько часов делал Евгений Киселев. Я не понимала, чем я могу отличиться от моих коллег, которые занимаются тем же самым. Тогда муж сказал: «Произноси что-нибудь в конце – какое-то свое заключение». Я стала делать то, что потом стали называть «прощалками Сорокиной» – говорила что-то, что имело отношение к главному событию дня. Это было очень забавно и отличало меня от других. Постепенно с помощью этого простого приема я стала нащупывать свою собственную подачу. Нечто похожее сейчас делает Познер в своей авторской передаче.

– Востребована ли сейчас, на ваш взгляд, авторская журналистика?

– Востребована в социальной сфере – в том, что касается разговоров и рассказов о человеке и с человеком. Это и большая тема благотворительности. В определенном смысле это уход от политики и бесчеловечности. Эта сфера – спасительна. Я уважаю многих журналистов, которые занимаются журналистикой о людях и для людей.

 

 

– Давайте пофантазируем на тему будущего журналистики. Разделяете ли вы пессимистические прогнозы о том, что журналистов заменят роботы?

– Они не пессимистические. Уже сейчас роботы пишут прогнозы погоды или новости спорта. Специальные программы могут выдавать вполне складные тексты, и ничего страшного в этом нет. Другое дело, что аналитика и человеческие тексты, с авторской подачей, с эмоциями, с чем-то, свойственным человечеству, не пропадут. Сколько говорят, что Венеция уходит под воду, но она все еще стоит. И, надеюсь, что еще долго будет поражать воображение приезжающих и приплывающих в нее туристов.

– На мастер-классе вы задали аудитории вопрос: «Что вы делаете, когда у вас что-то не получается?». А как вы снимаете стресс?

– Я здесь очень плохой советчик, потому что сама очень тяжело переживаю неудачи. Когда у меня что-то не получается, я самоед, и грызу себя так, что мало не покажется. Грызу себя неправильно и понимаю, что так нельзя. Могу просто погрузиться в депрессию. А поскольку такое бывает нередко (работа такая), извожу себя. Всем, кто может иначе, советую действовать по-другому. Как говорил Карнеги, «когда вы начинаете беспокоиться о вещах, которые уже прошли, вы занимаетесь тем, что пилите опилки». Не пилите опилок. Не надо тянуть за собой этот хвост, иначе просто подорвете психику.

 

– Возникало ли у вас желание снова вернуться к первой специальности?

– Нет, с тех пор в моей профессии произошли такие радикальные перемены! Ландшафтная архитектура настолько далеко ушла вперед, что я в ней – уже не специалист. Либо пришлось бы заново все проходить и изучать. Правда, у себя на даче я в полной мере реализовала свои способности.

– У вас есть сад?

– Не сад, а даже лесок. У меня, к счастью, как говорят французы, оказалась «зеленая» рука. На куске бывшего картофельного поля я вырастила лесок. Весь мой дом заставлен цветами: все, что я не воткну в горшок, обязательно зацветет и заколосится.

– Какое у вас еще хобби?

– Ничего особенного, разве что чтение и встречи с друзьями…

Справка РИА Воронеж

Светлана Сорокина — российская журналистка, член Академии Российского телевидения, бывший член Совета по правам человека при Президенте РФ (2009—2011), преподаватель Высшей школы экономики, трижды – лауреат премии «Тэффи». Была ведущей программ «600 секунд» (вместе с Александром Невзоровым), «Вести ВГТРК, «Герой дня» и «Глас народа» на телеканале НТВ, «Сегодня на ТВ-6» (на телеканале ТВ-6). С 2011 года преподает на факультете медиакоммуникаций Высшей школы экономики. О выходе из состава президентского совета по развитию институтов гражданского общества и правам человека объявила 8 декабря 2011 года в знак протеста против фальсификации результатов выборов в Госдуму РФ 4 декабря 2011. Сейчас Светлана Сорокина ведет программы «В круге СВЕТА» на радиостанции «Эхо Москвы» (с 2005 года) и «Сорокина» на телеканале «Дождь».