Поэтесса Вера Полозкова в Воронеже: «В XXI веке роскошь – писать от руки»

Поэтесса Вера Полозкова выступила с программой «Высокое разрешение» в Воронежском концертном зале вечером в понедельник, 12 марта. Со своей командой музыкантов и художников она представила новые произведения из индийского и венецианского циклов, а также детские стихи из книги «Ответственный ребенок».

До выступления Вера Полозкова дала интервью, где рассказала о творчестве, сыне и новой книге.

– Вера, есть мнение, что вы популярны потому, что еще и внешне привлекательны. Считают, что вы стали знаменитой легко и быстро. Согласны?

– Нет, это никак не связанные вещи. Мне уже 12 лет приходится оправдываться перед профессиональным сообществом: «Я правда много работаю!».

– У вас много почитателей, подражателей, но и тех, кто ругает ваше творчество. Как относитесь к критике?

– Критика – всегда ад. Я никогда не черпала в критике ни спортивной злости, ни ощущения востребованности. Это тяжелое испытание – когда читаешь весь этот негатив и не можешь поверить, что у незнакомых людей может быть такой объем ненависти к тому, что ты делаешь.

– В одном интервью вы сказали: «Я всегда пишу про себя, кем бы ни являлась в настоящий момент – стареющим грузином, эмигрировавшим в Америку, или девушкой, влюбившейся во взрослого мужчину». Как эти персонажи в вас уживаются?

– Все эти люди, мои персонажи, населяют меня. Мне кажется, я от них не избавляюсь. Просто пытаюсь в какой-то момент с ними примириться и договориться. И дальше мы уже не нарушаем личных границ. Как говорит мой любимый автор Линор Горалик, я все это пишу, чтобы выплеснуть из своей головы, чтобы оно меня больше не терзало.

Взять хотя бы мой текст про Кэти Флинн, пожилую торговку воспоминаниями. Мне кажется, что у нее есть своя лавочка в моей голове, у нее там какие-то клиенты, старые банки с воспоминаниями.

Весь мой цикл «Короткий метр» про разных персонажей. Мне кажется, они могут дислоцироваться в одном месте – в несуществующем городе, как в фильме «Крупная рыба». В книжке, которая у меня выйдет весной, тоже будет «Короткий метр», уже следующий.

– Поэтесса Лариса Рубальская рассказывала, что написала стихотворение «Напрасные слова» в коровнике. А где вас посещает муза?

– На полустанках, в поездах, в неизвестных индийских деревнях, в гостиницах с окнами, закрывающимися на засов, и с тараканами размером с MP3-плеер. Я всегда много путешествовала и продолжаю это делать. Вдохновение приходит в самых неожиданных местах.

– А можете проснуться среди ночи, чтобы записать какие-то строки?

– Бывает, что в течение нескольких часов, сидя на каком-нибудь ответственном совещании, интервью или встрече, ты не можешь понять, что происходит. Это случается потому, что не можешь дописать текст и он занимает всю оперативную память. Ты подвисаешь, не находишь ответы на простые вопросы или проезжаешь станцию метро. Или не понимаешь, о чем тебя спрашивает водитель такси. В это время ты мучительно пытаешься додумать какую-то строчку. И это забавный процесс.

– Пишете на бумаге или на компьютере?

– Только на бумаге. У меня есть любимый блокнот. Я серьезно отношусь к выбору блокнотов и ручек. В XXI веке это роскошь – писать от руки. Это такая серьезная история про верность.

– Вы служили в театре «Практика». Как решились без актерского образования?

– Сказать, что я была актрисой в полном смысле этого слова, нельзя. Потому что я читала стихи точно так же, как делаю это в другой своей жизни. Иногда читала стихи других авторов. Мы сделали ряд спектаклей, которые шли с аншлагами и пользовались успехом несколько лет. Тем не менее стать актрисой не довелось. Хотя у меня был небольшой опыт съемок в короткометражке. Но это все детский сад.

– Чем радует ваш сын Федор?

– Федору еще нет четырех. Он музыкант – использует подручные средства, чтобы извлекать классные звуки. Он, скорее, в отца пошел, потому что гитары и любые звучащие вещи – это самое для него притягательное.

– А рифмовать он еще не пробовал?

– Нет, он только заговорил месяцев восемь назад. Мы пока подождем с рифмами. Но сказки он рассказывает, любит большие игры на воображение. Он целый вечер может быть кем-то еще, неким героем, и говорить мне: «Мама, ты такой-то герой из мультика». И мне нельзя выходить из образа.

– Скоро вы во второй раз станете мамой. Как Федор к этому относится?

– У него слишком радужные ожидания. Он не знает, что его ждет на самом деле. Поэтому пока кайфует. Время от времени, когда у него хорошее настроение, он пытается поделить свой автопарк на несколько частей, чтобы какую-то часть отдать брату. Он знает, что это будет брат, и радуется, что скоро у него появится друг.

– Кого-то читаете из современных российских поэтов?

– Нельзя существовать вне контекста. Люблю Льва Оборина, Полину Барскову, Сергея Гандлевского, Анну Русс, Дану Сидерос, Катю Перченкову. Катя – тихий, скромный автор, при этом у нее есть гениальные вещи. Мы дружили по юности с Алей Кудряшевой, когда вели стихотворные ЖЖ. Могу назвать фамилий 30 ныне живущих поэтов, за которыми слежу постоянно в подборках и в Facebook.

– А кого из представителей музыкальных жанров можете назвать поэтами?

– Борис Гребенщиков, с которым я знакома довольно близко. Лет, наверное, восемь. БГ – великий русский поэт, помимо прочего. Что касается рэперов, с которыми мне приписывают дружбу, включая Ваню Алексеева, Мирона Оксимирона и прочих… В силу того что мы много пересекались, я не рискну называть все, что они делают, поэзией. Потому что это разные жанры, преследующие разные цели. Но в каких-то своих вершинах поэтическая история и рэп-история сближаются. Потому что голос в рэпе – еще один инструмент, который создает ритмическую конструкцию, которая гораздо важнее текста. А текст можно менять произвольно. Это напрямую противоречит тому, как устроена поэтическая вещь. В рэпе идет бесконечное набивание словами – чем больше слов, тем круче и острее это звучит.

– Правда, что вы занимаетесь духовными практиками, как Борис Гребенщиков?

– Я много что попробовала в жизни. Но не настолько дисциплинированный человек, чтобы делать это постоянно. Время от времени к этому возвращаюсь. В частности, для познания себя я сидела в ашраме (обитель мудрецов и отшельников. – РИА «Воронеж) в Индии, в Мумбае. Это такой огромный ашрам, где у каждого своя маленькая комната. У меня была десятидневная практика молчания и свободы от всех гаджетов, плюс примерно девятичасовые медитации. Это был один из самых серьезных опытов.

– Что вам далось труднее всего: не есть, не говорить, медитировать?

– Труднее всего столкнуться с адом у себя в голове, от которого ты не можешь убежать ни в телефон, ни в книжку, ни на улицу. Да, многие люди впервые с этим сталкиваются. В реальной жизни у нас тысячи возможностей сбежать от себя. На моих глазах происходили мощные трансформации. Это потрясающее зрелище. В самый последний день можно было поговорить и познакомиться. Оказывалось, что слова не значат ничего. Ведь за эти десять дней молчания ты понимаешь без слов, зачем человек приехал, что он преодолевает и что с ним происходит.

– Что вы поняли про себя?

– Для меня это большая чистка. После какое-то время пребываешь в ощущении всемогущества – ты не ведешься на агрессию, собран, решаешь сложные задачи за 15 минут. Мне пришло предложение написать песенный текст, и он был написан за полчаса вместо моей обычной недели с муками и истериками. Но так как это требует ежедневной практики, через какое-то время реальность снова становится заскорузлой, и ты об нее ранишься. И все опять идет не так, как бы хотелось...

– Индия, судя по телепередачам, – это бедность и антисанитария.

– Недавно месяц жила в Индии. Я езжу туда каждую зиму с сыном. Эти полтора миллиарда людей (их в 10 раз больше, чем в России) разработали кодекс отношений, где никто никому не враг, не истребитель, не оценщик. При такой организации жизни они умудряются жить и давать жизнь другим. И я учусь у них, как можно, довольствуясь невероятно малым, быть довольным своей жизнью.

Что касается возможности чем-то заразиться, бедности и ада в головах – в России это пострашнее. После Индии в Москве страшно оставаться. Возможно, я бы и хотела переехать в Индию навсегда. Но мне это не по карману.

– «Судьба есть контурная карта – ты сам себе геодезист» – строчка из вашего стихотворения. А вы ощущаете себя творцом своей судьбы?

– Этот текст я написала в 19 лет. И мне кажется (как ни странно), все так и есть. Хотя лет 15 назад было бы неожиданным узнать, куда приведет меня эта извилистая дорога.