Блокада Ленинграда длилась с 8 сентября 1941 года до 27 января 1944 года. День полного освобождения города является Днем воинской славы России. В юбилейную 75-ю годовщину освобождения Ленинграда воронежцы, чье детство пришлось на блокаду, рассказали, что навсегда осталось в их памяти.

Антонина Закржевская

– Я родилась в Ленинграде в 1937 году. Мы жили в частном доме, и это нас во многом спасло от голода и холода. Был свой огород, на котором что-то выращивали, своя печка и большой забор, который в итоге пошел на дрова. Я помню, что самым тяжелым периодом блокады для нас стала зима 1942 года. Она была лютой: постоянно метели, дикие морозы. Если в первый год блокады еще остались какие-то запасы с огорода, то потом они закончились. Отец умер еще в 1939 году, мама осталась с тремя детьми. Я была самой младшей. Летом 1941 года бабушка забрала брата к себе в пригород, в сентябре их эвакуировали в Беларусь, поэтому они блокаду не застали.

«Люди умирали на ходу»

– Мама работала бухгалтером на химкомбинате. Сестра училась в ремесленном училище на химика, а я ходила в детский сад. Мы жили там по пять дней, а на выходные возвращались домой. В садик я ходила одна: закутают в шубу, поверх платок и отправляют. Есть такая картинка в голове: я иду ранним утром в садик, рядом заснеженные трамвайные пути. Впереди – мостик через небольшую речку. И ко мне приближается цыганка. Только идет она не прямо, а из стороны в сторону ее шатает. Я пробежала мимо нее. Дальше идет навстречу железнодорожник с чемоданчиком. Меня удивило, что он пошел не по протоптанной дороге, а прямо по сугробам. Я еще думаю: «Куда ты, дяденька, там же нет ходу и река впереди». А в пятницу домой из садика той же дорогой возвращаюсь и вижу этого железнодорожника, он замерший в сугробе сидит. Иду дальше, а в конце мостика цыганка та самая мертвая лежит. Видимо, они от холода и голода умерли. Люди умирали в прямом смысле слова на ходу.

«Я не верила, что мама умерла, и просила ее встать»

– Детский сад меня спас от голода. Чем там нас кормили, я уже и не помню, но мы не голодали. Голодно мне было, когда я возвращалась домой на выходные. Мама получала кусочки хлеба и вешала их высоко, чтобы мы не смогли достать их. Не потому, что жалко было, а чтобы сразу все не съели. Она делила хлеб по малюсеньким частичкам. И свою долю нам с сестрой отдавала, поэтому умерла от голода в 1942 году. Пожертвовала собой ради детей. Помню, тетушки отвозили меня в больницу, где лежала мама. Это я, когда выросла, поняла, что меня приводили проститься с ней. Мама гладила меня по лицу, целовала. А я брыкалась, думала: чего это она при людях меня решила целовать? Через два дня мамы не стало. Тетушки, чтобы маму не закопали в общей могиле, вывезли тело из больницы, сбили гроб. И день ее похорон у меня всегда в памяти будет. Я не понимала, что мама умерла. Кричала: «Мамочка, вставай, чего ты лежишь!». Я на тот момент видела много мертвых людей на улицах, но они все были чужие. Пятилетний ребенок не хотел думать, что такое может случиться и с его мамой. Стали гроб выносить, а я вцепилась в него, меня еле оттащили. Поставили гроб на санки и повезли на кладбище. Меня с собой не взяли, и обиду за это на бабушку и тетушек я хранила все детство.

Детский дом

– После смерти мамы нас под свое крыло взяла бабушка. Но я была упрямой, непослушной, очень злой за то, что они увезли маму и она больше не вернулась. И в семь лет, когда уже сняли блокаду, меня отдали в детский дом имени Сталина в Пушкино. Но мне там было лучше, чем в семье. Там все были такие, как я. Я не ощущала горечи, что не живу дома.

Помню, когда мы узнали о Победе. У нас такой фейерверк из подушек был в комнате! Знаете, мне запомнилось, что в годы блокады не было особой злобы. Сейчас люди более враждебны друг к другу. А тогда все пытались друг другу помочь: хоть словом утешить, если лишней картошкой поделиться не могли.

Путь экономиста привел в Воронеж

– В 1949 году меня забрал в Вильнюс на воспитание двоюродный брат деда. Со временем я поступила в торговый техникум. Окончила его с отличием и получила направление в институт торговли в родной Ленинград. После вручения диплома с отличием меня распределили в Вильнюс главным бухгалтером центрального универмага. Через несколько лет я поняла, что не хочу жить с родственниками в Вильнюсе, и подала документы в ленинградский институт в аспирантуру. После аспирантуры было распределение в Куйбышев (сейчас – Самара. – Прим. РИА «Воронеж»), обещали квартиру, но ничего не дали. Снимала квартиру, а декан воронежского филиала Института советской торговли, которому нужны были кадры, мне пообещал сразу же собственную квартиру и этим меня переманил. Обещание сдержал. Мне выделили мое первое собственное жилье – двухкомнатную квартиру в Березовой Роще. Так я и оказалась в Воронеже. Это было в 1965 году. В Питер я, конечно, часто езжу. Сестра еще жива, племянников много. У меня дочь, внук. Живем мы все дружно.

Юрий Дьяков

– Я – коренной ленинградец. Родился там 30 января 1934 года. Когда началась война, мы были у бабушки в деревне в 16 км от Ленинграда. Начались обстрелы, мы выкопали землянку и долго жили в ней. Когда затихало, мама выбегала, успевала картошки накопать и снова в землянку пряталась. Мы жили в землянке до 8 сентября 1941 года. Решили, что ночью пойдем в Ленинград к себе домой: мама, бабушка, я и младший брат. Шли, периодически видели, как в кустах наши солдатики сидят. Кругом листовки какие-то валяются. Через день мама и бабушка хотели вернуться на дачу, чтобы еще часть вещей забрать, но солдаты сказали, что туда уже нельзя, там уже немцы везде.

«Обойный клей – самое вкусное, что было дома из еды»

– Помню, что из домашней еды самое вкусное в те годы для меня был обойный клей. Мы варили его и ели. Это сейчас он на основе химии и есть его нельзя, а тогда делали клей на муке или крахмале (точно не помню, из чего), но он был очень вкусный. И живот у меня никогда от него не болел. Клея в доме у нас было достаточно – запаслись до войны, повезло.

Пятого мая 1942 года пошел в первый класс. Там нас кормили в столовой при школе ФЗО (фабрично-заводского обучения. – Прим. РИА «Воронеж»). Этим и спасались. Учительница нам всегда говорила: «Оставьте корочку хлеба, чтобы не вылизывать языком манную кашу с тарелки».

Как-то раз я забыл дома карандаши, учительница отпустила меня домой. Я возвращаюсь обратно, и вдруг что-то по крыше зашуршало. Я побежал оттуда, и вдруг как шарахнет снаряд. Смотрю издали, стена обвалилась. Видно: печь стоит, абажур.

«Хлеб могли отобрать и тут же съесть»

– Мама всегда меня брала в магазин как охранника, когда надо было хлеб по талону получить. Были такие случаи: продавщица протягивает хлеб, а стоящий за нами хватает этот кусок – и в рот. От голода нас спасло еще и то, что у мамы с бабушкой были золотые вещи, одежда, посуда. На барахолке они меняли все это на еду.

Летом было проще. Однажды я даже так объелся котлетами из лебеды, что несколько дней лежал. В городе, конечно, ни травинки не было – не успевала вырастать. Но знакомая мамы, у которой был пропуск на прохождение внутренней железной дороги, провела нас на территорию, где было много лебеды. Мама даже продавала лебеду. Я после того случая долго ни на какую траву смотреть не мог. Уже после войны меня угостили щами из щавеля с яйцом. Я яйцо съел, а щавель не смог заставить себя съесть.

Горы трупов

– Мама работала дворником. Во дворе была котельная, туда свозили трупы умерших от голода или холода ленинградцев. Люди, которые вывозили тела на захоронение, рассказывали о случаях каннибализма. Таких ловили, а их кастрюли с человечьим мясом тоже вывозились с трупами. Поэтому меня с младшим братом, когда выпускали погулять, всегда предупреждали, чтобы мы не разговаривали с незнакомыми взрослыми. Малышей запросто могли украсть… Кошек, собак, голубей тоже ели люди в блокаду. Если могли поймать, ели.

Эвакуация под страхом смерти

– В июле 1942 года мы под страхом смерти решились эвакуироваться по воде. Плыли ночью, сидя на мешках. Я заснул, просыпаюсь – уже благополучно эвакуировались. Сели в поезд, сначала нас привезли в Свердловск, а потом отправили в Куйбышев. В Ленинград мы вернулись осенью 1944 года. Я сразу пошел в школу. Моей бабушке дали квартиру на улице Воронежской – такая игра судьбы. Я жил в ней, когда учился в Военно-воздушной академии. Потом были долгие годы службы в армии, в частности в Средней Азии. В Воронеже уже в звании полковника я работал в военном вузе и решил остаться здесь. В Питере погода для меня тяжелая.

Справка РИА «Воронеж»

Во время Великой Отечественной войны Ленинград держали в блокаде немецкие, финские, испанские войска с участием добровольцев из Северной Африки, Европы и военно-морских сил Италии. Единственным путем сообщения с городом был маршрут через Ладожское озеро, находившийся в пределах досягаемости артиллерии и авиации фашистов. На озере также действовали военно-морские силы противника.

После прорыва блокады в январе 1943 года осада Ленинграда вражескими войсками и флотом продолжалась до января 1944 года. В 1941-1943 годах через поселок Рахья проходила Дорога жизни, по которой везли снабжение в Ленинград. Зимой 1944 года в результате Ленинградско-Новгородской операции удалось отбросить противника на 220-280 км от южных рубежей города.