Корреспонденты РИА «Воронеж» выяснили, как воронежцы помогли идеологам американского «сухого закона»

В Америке в 1916 году еще не было сухого закона, а вот в России, участвующей в Первой мировой войне, продажа спиртного была под запретом. Американцев очень интересовали результаты внедрения абсолютной трезвости.

А уж как жены-то довольны!

В разгар Первой мировой в одну из воронежских общественных организаций пришло письмо в иностранном конверте. Популярный американский журнал просил воронежцев поделиться своим опытом в борьбе с пьянством. Американское общество объявило войну «зеленому змию» еще задолго до знаменитого сухого закона, введенного в США в 1920 году. И есть все основания считать, что воронежцы помогли американцам в этой борьбе.

Сведения о любопытном историческом факте содержатся в вестнике воронежских организаций военного времени, который так и назывался – «Въ дни войны». Сохранилось несколько номеров вестника за 1916 год. В этом издании публиковались подробные материалы о том, как Воронежская губерния помогает фронту.

В одном из номеров вестника есть статья под названием «Народные развлечения» некоего Г. Фомина. Автор публикации убежден, что Германия, вступая в войну с Россией в 1914 году, «питала преувеличенные надежды по адресу своей союзницы – русской водки». Но «тут именно и случилось то чудо, которого немцы никак не ожидали. Как по мановению волшебного жезла Россия отрезвела».

– До Первой мировой в деревнях были приняты так называемые «отхожие промыслы», – рассказал краевед из Нижнедевицкого района Сергей Марков. – Например, у нас в Вязноватовке собиралась артель плотников и отправлялась наниматься на работу в Верхнее Турово. Другие мужчины обслуживали мельницы-крупорушки, третьи устраивались грузчиками на цементный завод, шли в косари или пастухи в соседние деревни. А потом с заработком они возвращались по домам. Но у каждой артели был свой, исторически сложившийся «норматив» – какую часть выручки полагалось пропить: половину, треть, четверть…

Конечно, жены, ожидавшие мужей, были этим недовольны. Когда началась война, мужчин забрали на фронт, а семьям государство стало платить ежемесячные компенсации, выдавать продовольственные пайки. У женщин в кои-то веки появились наличные деньги, они даже говорили: «Вот бы эта война подольше продолжалась!». В губернии был переизбыток зерна, но повального пьянства не наблюдалось: не было нужды гнать самогонку на продажу, да и основные ее потребители ушли на фронт. И, конечно, сыграл свою роль сухой закон, введенный в начале войны, – считает краевед Марков.

Сродни отмене крепостного права

«Пьяный бюджет», на который, главным образом, опиралось так долго наше государственное хозяйство, вдруг сразу был опрокинут, заменен новым», – пишет Фомин. Правда, не расшифровывает, чем удалось его столь молниеносно «заменить». Зато результаты впечатлили даже «заграницу»: «В деле отрезвления народа мы сделали такой скачок, что сразу обогнали более культурные страны, чуть не весь мир. Запрещение торговли спиртными напитками – это пока идеал для многих государств и как редкость существует лишь в двух-трех небольших королевствах мира. Мы, с завистью смотревшие во всем на культуру Запада и Америки, – в таком крупном деле, как народная трезвость, сами сделались предметом зависти для других, более культурных своих соседей, которые сейчас уже серьезно занялись изучением нашей трезвости».

Далее Фомин сообщает читателю, что перед ним лежит любопытный документ – запрос редакции американского журнала «The new republiс». При этом автор делает в названии журнала сразу две ошибки – он пишет «Te neu republic». Скорее всего, наш земляк изучал в гимназии латынь, но не английский.

Запрос этот, пишет Фомин, был получен в Воронеже «одним общественным учреждением». В письме американцы просили сообщить о результатах запрещения в России продажи спиртных напитков. «Американская печать и общество, – указывается в запросе, – очень заинтересованы введением общенародной трезвости в России. Нашему органу, стоящему за полную трезвость, очень интересно знать о тех, несомненно, огромных результатах, которые получились после введения трезвости».

К сожалению, автор текста ничего не сообщил о том, что ответила американскому журналу воронежская общественная организация и как дальше развивалась эта переписка. Однако по воодушевленному настрою Фомина ясно, что заокеанский адресат не остался без ответа – видимо, воронежцам было о чем ему рассказать. Запрещение торговли спиртными напитками корреспондент вестника «Въ дни войны» называет «святым делом, величайшим событием, которое по значению в жизни народа должно стоять в одном ряду с отменою крепостного права».

В утеху деревне

Должно, но… «Во всяком крупном, экстренно созданном деле всегда найдется какое-нибудь «но», – справедливо замечает автор. Он опасается, что как только кончится «подъем народного духа» во время войны, так снова начнутся попытки «возобновить народное пьянство». Да уже и сейчас, сетует Фомин, за полгода в Красноярской губернии открыто около сотни винокуренных заводиков, где гонят самогонку, и в административном порядке судами там разобрано с января по июнь 1916 года 2200 дел о хранении и продаже этого зелья. А в красноярской тюрьме содержится около 400 человек, обвиняемых в самогоноварении.

Трезвость народу далась нелегко, признает Фомин: «Растерянность почувствовала наша деревня в праздничный досуг после запрещения торговли спиртными напитками. Водка ведь была почти единственным развлечением, радостью и отдыхом нашей деревни. «Кто празднику рад, тот до свету пьян», – в этой короткой народной пословице прекрасно характеризуется весь прежний праздничный быт. Теперь этот пьяный отдых, эта «пьяная радость» удалены из деревни оперативным путем, и образовался огромный пробел, который до сих пор еще ничем не заполнен. Необходимо заменить водку чем-нибудь, что более, чем она, отвечало бы целям разумного отдыха и развлечения».

В качестве замены автор предлагает театры и цирки, народные чайные и библиотеки-читальни. Но за сто лет, кажется, стопроцентной альтернативы так и нашлось.