Искусствовед Кирилл Светляков: «В Венере Боттичелли тоже есть китч»

Посетители выставки «Украшение красивого». Элитарность и китч в современном искусстве», которая открыта сейчас в художественном музее им. Крамского, возмущенно перешептываются: картина Репина висит вместе с расписной лопатой и какой-то мазней на клеенках. Куратор выставки Кирилл Светляков – кандидат искусствоведения и заведующий отделом новейших течений Государственной Третьяковской галереи – рассказывает, почему в этом нет ничего страшного и что нужно знать, чтобы не просто восторгаться предметами искусства, но и по-новому понимать их.

– С чего началась эта выставка? Почему китч?

– Очень часто бывает так, что вдруг ты что-то находишь, или автора, или произведение, которое зажигает, такая искра. Когда я смотрю на этот китч, я вижу произведения современных художников 80-х: что-то есть у Кулика, что-то есть у Дубосарского, что-то у художников 90-х. И все, это уже как-то заработало, а потом уже подтягивается где-то салонное искусство, где-то наив, и ты понимаешь, что эти все границы довольно условны. Здесь нет сортировки жесткой, потому что когда ты понимаешь, что есть непрерывный культурный процесс, то барьеры искусственные, тем более сейчас.

Современное искусство XX века строилось на жесткой оппозиции – идеологической, политической. Американцы говорили, что есть авангард, а соцреализм и передвижники – это китч. Эта оппозиция существовала очень долго, она определяла идеологию холодной войны, а после распада СССР и глобализации все это начало двигаться. При этом есть масса архаических очагов, которые вовлекаются в глобальный рынок, и одновременно исчезает традиционное ремесло, хотя оно и возрождается отчасти, но уже как новый способ потребления. Как вот, например, предметом потребления стали вот эти винтажные раритеты. Это может быть любая чушь, хоть кошечки, которые никому не были нужны, но ведь теперь это называется словом «винтаж». Это уже культура потребления, коллекционирования. Способ потребления, утилизации, способ работы с этим материалом. И это интересно.

– В Америке это началось раньше, с поп-арта, художник Джефф Кунс этим занимается уже лет тридцать. Когда я увидел выставку Джеффа Кунса, там эта граница очень осязаема, когда он выбирает статуи каких-то гномов, сажает их рядом со статуями Ренессанса. И люди вскипают, некоторые его ненавидят просто за это, говорят, что это полное опошление и профанация всего. Но на самом деле он показывает, что где-то искусства Ренессанса – это была уже фикция, имитация чего-то. Искусство – это имитация. Ковер – это подлинник. Коврик с лебедями на клеенке, имитирующий ковер – это дешевая имитация, но это живопись. В Ренессансе скульптура была дороже, чем живопись, и живописцы изощрялись в имитации скульптуры, они имитировали, они уже создавали фэйк, потом стали ценить этот фэйк, и на этот фэйк любой сейчас скажет с придыханием: «Ах, это классика! Это классическая скульптура!». А ведь какой процент китча был в раннем Ренессансе? Огромный! Потому что это была подделка под античность. И вот это начало, и да, это основа современной культуры, точно так же, как Медичи были первые банкиры, а сейчас эту культуру определяют банкиры. Да, они испытывают мощное давление со стороны правителей, церкви, власти, противовесов. Когда банкир диктует все – тут ее уже нет, тут она кончилась. И найти альтернативу оказалось сложно, изобрести. Потому что «культура банкиров» – это очень сложно, это переваривание всего, это как будто бы всеядность. Вот многих раздражает в современной культуре ее как раз всеядность. Человек сходил на выставку Пуссена, потом на выставку Джеффа Кунса, он поел суши, он поел борщ. Но это культура, которая только началась.

– Все-таки с эпохи Ренессанса время прошло, что-то отсеялось, что-то осталось. А вот у нас еще пока непонятно, что отсеется, что останется…

– Да, в принципе любая картина Ренессанса – она ценна просто потому, что ей просто много лет, многие не дошли. Многие провинциальные музеи Европы рады иметь у себя произведение XV века, любое, даже самое плохое, просто потому что это история. Но когда ты смотришь, как это смонтировано в Ренессансе из разных частей античных скульптур, иногда думаешь: «Дааа….». Вот, скажем, Венера Боттичелли – это что? Это попытка сделать обнаженную из ничего. Китч есть в ней, не случайно так легко в нее конвертируется. Потому что это был первый опыт сделать что-то такое антично-светско-нерелигиозное, и получилась вот такая странная вещь, но вот этот образ работает. Как «Черный квадрат», который может стать китчем запросто – и уже сколько тысяч этих квадратов сделано, в меху, на ткани, объект, все что угодно. Ну и конечно сувениры, потому что открытка – это тоже способ потребления, репродукция – это способ потребления.

– Но ведь так можно что угодно затереть постоянным воспроизведением – как, например, выставку прерафаэлитов сейчас в Пушкинском музее сейчас все обсуждают, как что-то обязательное – даже те, кто до этой выставки о прерафаэлитах слыхом не слыхивал…

– И это китч, абсолютный китч. Причем кураторы-англичане, они же хитро поступили, они обозвали это «авангард», «Прерафаэлиты: викторианский авангард», у нас критики все ржали над этой темой на все лады, но вот авангард, который становится китчем. В сознании авангардистов прерафаэлиты – это был вариант салонного искусства, но ведь можно и так: пожалуйста, давайте объявим это авангардом и посмотрим как на авангард, вот что интересно!

«Авангард», «китч» – это опции. Давайте посмотрим на Венеру Боттичелли как на китч, давайте посмотрим, как на авангард – на работу, которая вырывалась вообще из всего, что там было сделано до Боттичелли, посмотрим как на классику, а где-то как на наивное искусство, потому что по отношению к античности это весьма наивная интерпретация обнаженной модели. Это просто разные опции, и я не против викторианского авангарда, но я и не против викторианского китча. Кирилл Светляков

– А против чего вы против?

– Я против барьеров. Я против однозначных категоричных крайностей, которые мешают общаться и мешают смотреть. Поскольку я преподаю, я эти барьеры все время сдвигаю. Все мыслят бинарными оппозициями: «хорошее-плохое» самая простая из них, «фашизм-коммунизм-либерализм» и так далее, хотя сейчас это все уже становится просто определениями для политических обвинений, когда ты объявляешь кого-то кем-то. Или вот верующие коммунисты как пример срастания авангарда и традиционализма. Или когда в крупная суперпродвинутая it-компания исповедует идеологию дореволюционной России, это реальный пример.

– А с вашими выставками бывает так, чтобы злились, закипали, не понимали?

– Дело в том, что Марат Гельман уже так много пара выпустил, что всю агрессию взял на себя. Нет, говорят, пишут, но так чтобы плевать, бить, такого нет. Хотя пишут бред сумасшедшего – это в Третьяковке – что эти люди употребляют наркотики, их нельзя показывать. Одни пишут, что эту выставку делали наркоманы, другие, что это заказ Путина. Каждый придумывает свою коспирологическую теорию, диапазон очень широкий.