«Боялся умереть на чужбине». Воронежский ветеран – о командовании экипажем танка в 14 лет

Воронежский ветеран, капитан Иван Куручев о войне рассказывать не привык. В газетах и на телевидении он «не светился». Единственное интервью дал еще во время войны писателю и журналисту Константину Симонову. Великая Отечественная забрала у Куручева отца и мать. Иван убежал на фронт и стал «сыном полка» танковой армии маршала бронетанковых войск Павла Ротмистрова.

В 14 лет Иван Куручев уже командовал экипажем танка, а в 15 получил первое ранение. Участвовал в Сталинградской битве, в боях на Курской дуге, освобождал Украину, Румынию, Молдавию, Венгрию, Австрию и Чехословакию. Ветеран дал корреспонденту РИА «Воронеж» второе в своей жизни интервью, в котором рассказал о том, как осиротел, о военных буднях и страхах танкистов.

«Все бегут в убежище, а мы – на крышу»

Иван Куручев – коренной воронежец. Его отец участвовал в советско-финской войне, а когда началась Великая Отечественная, снова ушел на фронт. Мать работала медсестрой в госпитале, где находились эвакуированные раненые, в основном лежачие больные. Госпиталь находился в здании штаба 20-й армии, известном как «Пентагон» (проспект Революции, 8).

– В июле 1942 года, когда немцы были за Землянском, начались ночные бомбардировки Воронежа. У мамы были ночные дежурства в госпитале. А я вместе с моим другом Жекой (Евгением Конвисом) и его мамой каждую ночь дежурил на крышах домов по улице Кольцовской. Объявляют тревогу – все бегут в бомбоубежище, а мы, наоборот, бежим на крышу. Немцы сбрасывали с самолетов зажигательные бомбы, от которых выгорали дома. Мы их искали, брали щипцами и сбрасывали с крыш. Потом бомбы засыпали песком или сбрасывали в бочку с водой, – рассказал Иван Куручев.

Днем Ваня с другом приходил в госпиталь к матери. Она отдавала мальчишкам свой обед. Ночью они снова шли на дежурство. Когда немцы были на подступах к Воронежу, началась спешная эвакуация.

– Чернавский мост взорвали. Мы с Жекой пошли пешком в Отрожку, через горбатый отроженский мост. А мама и другие врачи эвакуировали раненых на машинах. Они поехали через Отрожку и до Графской. Но в Графской их атаковали немцы. Мама погибла вместе с ранеными, – вспомнил Иван Дмитриевич.

Младший лейтенант

После гибели матери 14-летний Ваня и его друг Жека решили сами разыскать на фронте своих отцов. Мальчишки пошли на станцию Придача, где проходили особо важные, литерные поезда. На платформе остановился крытый брезентом состав, который перевозил военную технику. Пока его заправляли углем и водой, ребята забрались в вагон и вскоре заснули под стук колес.

– Мы еще были детьми. Думали, что сейчас приедем на передовую и найдем родителей, но поезд ехал, наоборот, с передовой. Проснулись в Калинине (ныне Тверь), где формировались танковые армии Павла Ротмистрова и Павла Рыбалко, – сообщил ветеран.

В Калинине ребят с поезда сняли чекисты. Они приняли мальчишек за диверсантов и отвели в штаб. Ване и его товарищу грозили комендатурой и тюрьмой.

– К нам вышел Павел Алексеевич Ротмистров, командующий 7-м танковым корпусом, который спросил: «Что за шум?» Чекисты ответили: «Диверсантов поймали». А он говорит: «Да это детвора из детского сада. Какие они диверсанты?» Подозвал зампотеха и сказал: «Отвези ребят в мастерские», – продолжил Иван Куручев.

Ребят на машинах отвезли в поселок Максатиха Тверской области. Здесь располагались мастерские, в которых мальчишки и девчонки в возрасте от 10 до 14 лет ремонтировали и собирали битые в боях танки Т-34. Ваня вместе с товарищем остался здесь на восемь месяцев. Собранные машины ночью обкатывали на полигоне.

– В мастерских с нами были и девочки. В цеху было холодно. У детворы от мороза не разгибались замерзшие пальцы. Позже в цеху установили самодельные печки из бочек, – отметил Куручев.

В это время танкистов не хватало, и 14-летнего Ваню взяли в танковую школу, обучение в которой длилось три месяца. К тому моменту мальчишка уже знал Т-34 и умел ездить на нем не хуже опытных танкистов.

После учебы юноше присвоили звание младшего лейтенанта. В красноармейской книжке ему прибавили два года – принять присягу в 14 лет было нельзя.

– Я до сих пор не знаю точно, сколько мне лет. По паспорту я 1930 года рождения. Но на самом деле я родился или в 1928, или в 1929 году, – признался Иван Куручев.

Родился в рубашке

Сначала в экипаже Ивана Куручева было четверо танкистов. Когда командира танка ранило, осталось трое. Иван возглавил экипаж и остался за механика-водителя. Наводчиком и главным стрелком был сибиряк Михаил Зайцев, а заряжающим – тамбовчанин Михаил Нехорошев.

Экипаж стал перевозить танки из Калинина в Елец, куда был переброшен 7-й танковый корпус Павла Ротмистрова. Он вошел в состав 5-й танковой армии. Из Ельца танки по ночам перевозили в Сталинград.

Экипаж Ивана Куручева участвовал в успешном прорыве немецкой обороны во время Сталинградской битвы.

– Мы держали оборону немецких дивизий с одной стороны – Манштейна, с другой – Паулюса. Удерживали «перемычку» – территорию размером 45 км. Мы поддерживали 2-ю общевойсковую армию Жадова, а они помогали нам. Они не давали немцам нас окружить, – отметил Иван Куручев.

Там же юный танкист был ранен в ногу, руку и живот. Металл внутри башни танка не обрабатывался, и в момент удара снаряда острые кусочки окалины ранили танкистов и оставляли шрамы. Это случилось и с Иваном.

– Ребята помогли сделать перевязку. У меня с собой баклажка была с наркомовскими ста граммами. Я никогда не выпивал, но фляжка со спиртным с собой была все время: оно было нужно для перевязок. Бинты с кровью становились костяными, не срежешь потом. Польешь спиртом – бинты размокали. Бинты мы стирали сами, – рассказал ветеран.

Летом 1943 года танкисты перевозили танки на Курскую дугу. Во время Курской битвы экипаж Куручева стоял в резерве в селе Васильевка, рядом с Прохоровкой.

– Резерв был нужен, чтобы враг не прорвал линию обороны. У немцев были «Тигры». Они пытались прорвать нашу оборону, но у них ничего не получилось. Мы опережали их на полтора выстрела из автомата. Враги потеряли больше половины танков и после этого стали отступать, – отметил Иван Куручев.

Потом его экипаж участвовал в освобождении Украины, Белоруссии, Румынии, Молдавии, Венгрии, Австрии и Чехословакии.

В 1944 году в Румынии во время ожесточенного сражения в городе Яссы танкиста осколком ранило в голову. Он был контужен, потерял память и целый месяц лежал в госпитале.

– Когда меня контузило, Мишка из Тамбова вывел наш танк. У меня перед глазами были красные и синие круги. Я потерял много крови. Ребята меня вытащили через десантный люк, – продолжил ветеран.

В марте 1945 года в Венгрии, у озера Балатон, экипаж Ивана Куручева участвовал в последней крупной оборонительной операции Красной армии. Советские войска отразили наступление 26 элитных дивизий вермахта. Здесь танкист получил опасное пулевое ранение в шею.

– Мне перебило сонную артерию. Ребята спасли мне жизнь – заткнули мне рану бинтом и привезли в госпиталь. Начальник госпиталя сказал: «Ну, малец, ты родился в рубашке. Еще чуть-чуть – и ты бы полностью остался без крови», – вспомнил ветеран.

Он признался, что больше всего боялся погибнуть на чужбине. Когда Красная армия трое суток стояла на границе с Польшей, которая их не пропускала, солдаты оглядывались на родину, освобожденную от гитлеровцев.

– Наша страна была чистенькой. Я видел в глазах ребят слезы. Идти на чужбину не хотелось – хотелось остаться на родине, но надо было добивать нацистов…

«Шрапнелька» и «вошебойки»

Летом в танке было как в бане – температура доходила до 50 градусов. На броне можно было варить похлебку или яйца. В жару спали в палатке рядом с танком. Зимой было холодно – в танке печки не было.

– Мы собирали лапник, стелили его на землю, сверху ставили палатку вплотную к танку, к металлу – спать было тепло, – добавил Иван Куручев.

Питались танкисты перловкой, которую называли «шрапнелькой», и ячневой кашей. По праздникам ели макароны и гречку. Иногда удавалось попробовать трофейные продукты.

– Когда мы освободили станцию Котельниково, увидели 15 немецких железнодорожных составов, набитых продуктами. Их немцы вывезти не успели. Там был консервированный эрзац-хлеб, сделанный на 50% из опилок, и американские консервы. Консервы нацистам по договору 1938 года поставляли американцы, – отметил Иван Куручев.

Еды часто не хватало. Бывало, что экипаж ничего не ел по двое суток. В такие моменты спасал запас сухарей – их никогда не выбрасывали.

– Я брал паяльную лампу и котелок с водой. Вода под лампой нагревалась, я бросал сухари – получалась похлебка, – вспомнил ветеран.

Иногда танкистам с едой помогали красноармейцы-татары, воевавшие на лошадях. Раненых и убитых осколками и пулями животных съедали, часть мяса отдавали танкистам.

Мучительным испытанием на войне были вши, которых танкисты называли «фашистами». Они заводились от того, что помыться на фронте удавалось очень редко.

– Мы о вшах говорили, что они хуже Гитлера. От них мы избавлялись в санитарных вагонах – «вошебойках». Заходишь – там врачи. Спрашивают: «На что жалуетесь?» Если раньше были ранения, они посмотрят. В вагоне мылись, сдавали свою грязную одежду, которую стирали и обрабатывали от вшей, и надевали новую. Первое время спишь – радуешься, что вши не кусают. Шутишь: «Фашисты отступают». Трудно сказать, как часто нам удавалось помыться – никто этого не считал, – признался ветеран.

Форсирование рек и сломанные гусеницы

По словам Ивана Куручева, на войне танк в среднем «жил» не больше двух недель. Полный боекомплект танкисты никогда не получали – вместо 60 снарядов экипажу выдавали всего 25–30.

Танки Ивана Дмитриевича горели два раза. В танке Т-34, на котором он воевал, на башне было два люка, а в полу – десантный люк.

– Немцы называли наш танк «Микки-Маусом»: когда открываешь крышки люка, они напоминают уши мышки, – рассказал ветеран.

Почти в каждом бою с колес танка соскакивали или вовсе ломались гусеничные звенья. Такой танк называли «разутым».

– Впереди танка была дополнительная броня, которую мы использовали на запчасти. Если звенья гусеницы разлетелись, оттуда можно было набрать дополнительные звенья. Раскладываем гусеницу, я подкладывал деревяшки-квадраты, наезжал на них. Если гусеницу починить было невозможно, я связывался с командным пунктом и докладывал: «Машина 35-я разута с обеих сторон». Тогда после боя приезжала машина с подъемником. А если бой идет, приходилось под низ танка залезать – жить-то хотелось, – поделился ветеран.

Тяжело давалось форсирование рек. Когда понтонных мостов не было, танки переходили реки по дну. Так, во время операции по освобождению Будапешта танкисты форсировали широкий Дунай по дну реки.

– Чтобы двигатель не заглох, мы ставили на него пятиметровую трубу, которая выступала над водой. Она играла роль соломинки. Щели внутри танка мы пытались заткнуть фуфайками, но это не помогало – вода все равно просачивалась внутрь. Когда едешь по дну реки, думаешь: «Лишь бы танк не заглох». Под водой была глубина 5–7 м. Вроде бы это немного, но давление воды давит. Бывало, что танки при форсировании реки тонули, – вспомнил Иван Куручев.

Рыжий мальчишка

Будапешт советская армия освобождала полгода. Вырвавшиеся из него войска вермахта вышли в Чехословакию. Нацисты планировали через Альпы выйти в Австрию, а потом покинуть Европу и перебраться в Латинскую Америку. Красная армия отрезала им путь.

– В Чехословакии мы стояли у сопки, поросшей орешником. Вдруг слышу: пальба. Оказалось, что наши танки не дали пройти группе венгров и немцев. Через некоторое время по мне из автомата начали стрелять. Стреляли рядом с домом. Я начал стрелять в ответ. Лица того, кто по мне палил, не видел – его скрывала каска. В итоге моя пуля попала в него. Он упал, его каска скатилась вниз и я увидел, что был мальчишка – рыжий, в веснушках, такой же салага, как и я. У него на щеках пушок пробивался, как и у меня. Из дома выбежала его мать и бросилась к нему с криком на венгерском: «Istenem!» («Боже мой!»). Тогда я впервые увидел, как из человека уходит жизнь. Мне было очень его жаль…

В Австрии танкист побывал в Вене, Бадене, Ровенстрюке и Бруке. В Ровенсбрюке был женский концлагерь. Когда красноармейцы пришли его освободить, в лагере не было ни одной живой души.

– В конце войны, когда нацисты поняли, что им придется отвечать за свои злодеяния, они вывезли пленных в Освенцим и другие лагеря, а там сожгли. Пепел вывозили австрийцам на поля. Среди пленных были и воронежцы. На одной из стен барака они оставили надпись: «Отомстите за нас!» – вспомнил ветеран.

Девушки и танцы

Однажды, когда танкисты воевали в Молдавии, экипажу Ивана Куручева удалось посмотреть кино на открытом воздухе. Кинопоказ устроили в части у девушек-зенитчиц.

– «Зрители» расположились на трех рядах досок, которые положили на пенечки. Наш экипаж был самым молодым в 5-й танковой армии. В середине сидели ребята среднего возраста – до 30 лет, сзади – старики, а мы впереди. Ко мне подошла девушка и говорит: «Подвинься». Встал, чтобы уступить ей место. Она отвечает: «Я тебя не просила уходить – я попросила подвинуться». Это была зенитчица Катюшка. Она закончила третий курс мединститута в Курске и пошла на войну. Сидели, болтали. Когда кино закончилось, она говорит: «Ты меня провожать пойдешь?» Я спросил: «А это обязательно?» Она отвечает: «Не обязательно, а желательно». После этого мы с Катюшкой шесть месяцев писали друг другу письма. Но потом она перестала отвечать – наверное, погибла. Ведь именно зенитчиц немцы бомбили первыми, – отметил ветеран.

Иван Куручев с теплотой вспоминает и редкие танцы под гармошку. Когда на станциях останавливалось несколько железнодорожных составов, обязательно находился «Василий Теркин» – задорный парень-гармонист, вокруг которого начиналось веселье.

– Когда мы на поезде возвращались из Яссы, в Молдавии, на станции Бельцы мы вдруг услышали, как играет гармошка. Выглянул – на пятачок у платформы высыпала половина вагона. Ребята пустились в пляс. Я танцевать не умел, но меня уговорила потанцевать Маша, девчонка-сестричка, которая спрятала в карман косынку с красным крестом. Когда нужно было уезжать, она меня первая поцеловала. Она написала свой адрес на листочке из-под гильзы. Я положил его в шапку, а шапку потерял, – посетовал Иван Дмитриевич.

Детдом и мостозавод

О том, что его отец погиб на Балтике, Иван Куручев узнал после войны, уже в Воронеже. В Кенигсберге Дмитрий Куручев командовал высадкой десанта с бронекатеров. Его катер взорвался от прямого попадания немецкой бомбы. Об этом рассказал друг и однополчанин отца, который приехал из Ленинграда.

– После войны ездил со мной в Москву, чтобы устроить меня в Суворовское училище, но у меня не получилось. Мне сказали: «Если сдашь экзамены за пятый класс, то мы тебя возьмем». А я только четыре класса закончил – началась война. Поэтому с Суворовским училищем у меня не вышло, – сообщил Иван Куручев.

Друг отца хотел забрать Ваню в Ленинград, в свою многодетную семью, которая ютилась в комнатке в коммуналке. Но юноша решил не стеснять чужих людей и сказал, что лучше вернется в Воронеж и будет жить в детдоме.

– Сначала жил в спецприемнике для детей-сирот на станции «Придача», потом попал в детдом в Таволжанке, а затем начал работать в колхозе, – отметил ветеран.

Спустя два года юноша решил вернуться в Воронеж. Документов у него с собой не было: паспортов крестьянам в то время не давали, а его красноармейская книжка осталась в деревне. В Воронеже найти работу пареньку помог секретарь райкома Сталинского (сейчас Левобережного) района. Так с 1950 года Иван устроился учеником электрика на мостозавод, где рабочим давали жилье в бараке.

– Директор завода спросил меня: «Ну, Ваня, что ты умеешь?» Я ответил честно: «Убивать». Он спросил: «А рука не дрогнет?», а я ответил: «А когда он по мне стрелял, у него рука дрожала?» – пересказал ветеран давний разговор.

Аттестат о среднем образовании парень получил в вечерней школе. Потом закончил техникум и поступил на мехфак лесохозяйственного института (сейчас это Воронежский государственный лесотехнический университет).

В 1959 году Иван Куручев женился. С женой, Ларисой Ефимовной, они вместе уже 60 лет. Супруги никогда не ссорились и были вместе в самые тяжелые моменты жизни. А таких было немало. В 1960 году у пары должна была родиться первая дочка, но девочка умерла во время родов. Спустя несколько лет во время родов умер и их сын.

– Когда наконец родилась наша доченька Иришка, мы были самыми счастливыми родителями. Когда держишь ребенка на руках, больше ничего не надо: ты с ним одно целое. Но в 2011 году Иришка умерла. Оставила нам внука, – со слезами рассказал Иван Дмитриевич.

Ирина была преподавателем факультета РГФ в ВГУ, кандидатом наук, и должна была защищать докторскую диссертацию. Лариса Ефимовна и Иван Дмитриевич до сих пор не могут оправиться от горя.

О войне Ивану Куручеву напоминают несколько фотографий да коробочка трофейного зубного порошка, в котором, по словам ветерана, был «один мел». Его вместе с двумя кусками мыла и двумя отрезами ткани мальчишка-сирота привез на родину. Свою юность, которую никому не пожелает, мужчина все еще видит во сне.