Большой террор. Путь воронежского сына врага народа: от Боброва до Назарета

РИА «Воронеж» продолжает спецпроект «Большой террор». Журналисты и эксперты проекта рассказывают, как воронежцы пережили самые кровавые годы сталинского режима, о жертвах и палачах, об отношении нынешнего поколения к событиям 80-летней давности.

По самым скромным подсчетам, около 500 человек погибли в середине 30-х годов XX века в подвалах Бобровского отдела ОГПУ-НКВД. Попадали туда жители Бутурлиновки, Воронежа, Елань-Колена, Калача. Больше всего, конечно, в расход пускали крестьян, но были также священники и инженеры. Среди казненных были и известные люди. Так, в подвалах Бобровского отдела ОГПУ-НКВД погиб брат знаменитого венгерского политического деятеля, одного из создателей Венгерской советской республики, продержавшейся в 1919 году 133 дня, Белы Куна – Александр. Узнала о его судьбе и, спустя более 60 лет, нашла его сына Надежда Капустина, которая 36 лет возглавляла Бобровский районный архив.

Память под грифом секретности

Под Лушниковкой, которая находится в пяти километрах от Боброва, сегодня стоит монумент жертвам политических репрессий. Появился он 15 лет назад. Подобных монументов в других райцентрах области нет. Рядом выросло кладбище, где теперь покоятся дети многих репрессированных.

– Мы долго искали место, где захоронили останки, откопанные в конце 1960-х годов под зданием местного РОВД. Искали очевидцев, но все впустую. В прокуратуре подтвердили, что захоронения были, но где – тишина. До сих пор еще с документов тех лет не снят гриф секретности. И будет ли он когда-нибудь снят, не известно. Решили поставить памятник на поляне: хорошее, светлое, открытое место, –рассказывает Надежда Капустина.

Она вместе с коллегами иногда ездит по местным школам, рассказывает подросткам об истории края.

– Внимательно слушают единицы. Остальные скучают, терпят. Я их не осуждаю: осознавать историю люди начинают не ранее 40 лет. Для этого нужно созреть, – уверена Надежда.

Страшные подвалы НКВД

В конце 1960-х годов в центре Боброва ломали старый дом, где до революции жил богатый купец. В доме были длинные подвалы, выходящие за пределы здания. Позже здесь «прописались» райотделы ОГПУ – НКВД. Когда делали котлован под фундамент нового строения, ковш экскаватора вместе с битым кирпичом и щебнем выгреб скелеты в полуистлевшей одежде.

В доме, в подвалах которого расстреливали людей, сегодня находится отдел полиции.

На месте страшной находки поставили забор. Чтобы не пугать местных жителей, «работы по очистке» вели ночами. Извлекать останки поручили солдатам воинской части, дислоцировавшейся тогда в Боброве. За селом Лушниковка были песчаные карьеры. Там вырыли большую траншею и сбросили в нее останки. Вот только точное место, где это было, до сих пор неизвестно. Экскаваторщик, обнаруживший страшную находку, давно умер, да и при жизни не хотел говорить на эту тему. Воинской части больше нет. По словам местных жителей, именно через ту траншею с останками позже пролегла дорога из Боброва в Хреновое.

Бесхозные документы

Надежда Капустина, работая в Бобровском районном архиве, в 1994 году стала секретарем в комиссии по реабилитации невинно осужденных жертв политических репрессий. По словам женщины, личных мотивов интересоваться этой темой у нее не было. В начале 1980-х при переезде районной администрации в новое здание обнаружились четыре связки бесхозных, пожелтевших от времени документов.

– Это были карточки раскулаченных. Дел 40 или 50. Стала спрашивать у руководства: «Чего с ними делать-то?». Порекомендовали засунуть подальше и забыть, – вспоминает Надежда. – А мне интересно стало, как это – раскулачивали. Что отбирали? Читаю: корыто, поношенные платки, чулки, ложки, чугунки. Я-то думала, что будут конюшни, коровники, мельницы… Я тогда о репрессиях ничего почти не знала: книг на эту тему не было, по телевизору – молчок.

Документы пригодились, когда грянула перестройка. Тогда сохраненная папка с пожелтевшими бумагами помогла многим. Дети раскулаченных в прошлом веке людей смогли получить статус пострадавших от политических репрессий и компенсацию. Таких, по словам Капустиной, были сотни. А ей самой довелось заниматься темой репрессий весьма плотно. Женщина делала запросы во всевозможные инстанции.

– Облпрокуратура в 2001 году прислала списки на 250 человек, убитых в бобровской тюрьме. А всего, как потом выяснилось, там было расстреляно около 500. Бобровцев по первому списку было 148 человек, – рассказывает Надежда.

В страшные 30-е годы каток репрессий ломал судьбы и самих сотрудников НКВД.

– Я узнала о бобровском следователе, который жалел людей, закрывал их дела и отпускал. Написала заметку в местной газете о нем. Через неделю ко мне пришел мужчина, который был другом сына того следователя. В 1938 году он стал свидетелем ужасного случая. Они с другом сидели дома, а отец товарища вышел в сад и застрелился. Энкавэдэшники забрали его труп и не отдали родственникам даже похоронить. Через некоторое время семья уехала из Боброва, – говорит Капустина.

Письма со Святой земли

Работая со старыми документами, Надежда в списках расстрелянных, присланных из облпрокуратуры, наткнулась на имя Александр Кун. Его забрали из таловского совхоза Совсемтреста, где он трудился агрономом.

– Я подумала, не имеет ли этот Александр отношение к известному венгерскому политическому деятелю Беле Куну? В Таловой редактор районки сказал, что родственник Куна писал ему когда-то, искал одноклассников. Адрес редактор потерял, но письмо было из Израиля, из Назарета. – Я написала господину мэру города Назарет в Израиль. И что вы думаете? Репрессированный в Боброве Александр оказался младшим братом Белы Куна. Мне ответил сын Александра Степан. Между нами завязалась переписка, – улыбается Надежда.

Как удалось выяснить из архивных документов, 7 сентября 1937 года были арестованы директор и старший агроном совхоза Совсемтреста Владимир Корн и Александр Кун – оба эмигранты из Венгрии. Процесс был публичным. 19 сентября их приговорили к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение в Боброве 5 октября.

Арестовали Владимира и Александра за зерно, якобы погибшее по их вине.

– Зерно это им просто не дали высушить после дождя, заставили срочно отправить на элеватор. А потом выставили вредителями, – говорит Надежда.

У Александра Куна было двое сыновей. Судьба старшего, Владимира, неизвестна. А младший, Степан, прошел Великую Отечественную, был трижды ранен. После войны уехал в Румынию, а в 1980-х эмигрировал в Израиль. Это стало известно из его писем. Первое пришло в администрацию Бобровского района в 2003 году, последнюю открытку из Назарета получили в 2011-м. Всего Степан Кун прислал около 20 открыток и писем.

В 1939 году мы уехали из Таловой в Инжавино, а затем в Тамбов, где мой брат устроился бухгалтером в «Сельхозснаб», я же продолжал учиться в десятом классе. Конечно, сын «врага народа» не мог рассчитывать на учебу в вузе, поэтому я поступил в ремесленное училище (в токарную группу), которое окончил уже после начала войны. <…> Из-за отца меня не взяли бы в армию, но я, недолго думая, старым пятаком 1926 года поставил расплывчатую печать, написал «Расчет произведен», красным карандашом расписался и явился в горвоенкомат. Оттуда – на сборный пункт, где меня направили в стройбат. <…> Многие на моем месте были бы рады отсиживаться в тылу, но я хотел доказать, что мы не враги. На фронте был трижды ранен. 5 октября 1945 года уволился в запас и остался жить в Румынии, где до 1983-го работал учителем русского языка. В 1983-м вышел на пенсию и, вспомнив свои корни, решился приехать на историческую родину. Я был очень далек от всего еврейского: от языка, от обычаев, от религии. Однако коммунистическая диктатура так мне опротивела, что я уже готов был уехать хоть к черту на кулички. Из первого письма Степана Куна (2003 год)

– Я ему посылала всякие открытки к праздникам, а он отвечал: «Какие у вас красивые открытки! Моя дочь вешает их на холодильник». Потом отвечать перестал. Наверное, умер, ему ведь было бы уже за 90. Жаль, что он так и не добрался до Боброва и не поклонился памятнику, установленному в том числе и в память об его отце, – с грустью говорит Надежда.