Александр Филиппенко: «Меня мутит от этой «ностальгии» по коммуналкам»

С моноспектаклем «Демарш энтузиастов» в Воронежском концертном зале выступил известный актер театра и кино Александр Филиппенко (белый офицер из «Гори, гори, моя звезда», белогвардеец из «Бумбараша», Занадворов из «Мой друг Иван Лапшин», Коровьев и Азазелло в двух версиях «Мастера и Маргариты»). Свою концертную программу Александр Георгиевич составил из отрывков по произведениям Аксенова и Довлатова, стихов Бродского и Левитанского, любимых работ Высоцкого, Пастернака, Жванецкого. «Демарш энтузиастов» – это ностальгия по 60-м, вся правда шестидесятников о той самой «стране героев, стране мечтателей, стране ученых», о которой Любовь Орлова пела в «Марше энтузиастов» в кинофильме «Светлый путь».

В зале был аншлаг, а последний монолог народного артиста публика вообще слушала стоя. Со сцены Филиппенко ушел под несмолкаемые аплодисменты и с охапкой букетов. Цветов было так много, что на подмогу пришла дочь Александра Георгиевича, Саша, которая работает у прославленного отца звукорежиссером.

Некоторые артисты никогда не берут с собой цветы в дорогу – считают это плохой приметой, поэтому оставляют букеты в гостинице или раздаривают персоналу. Филиппенко считает это глупостью:

– Я всегда увожу цветы с собой в Москву, – поведал он РИА «Воронеж». – Юлия Борисова, заслуженная актриса театра Вахтангова, однажды сказала мне: «Всегда бери цветы, Сашка! Представь, февраль, вьюга, «Домодедово» – а ты по трапу идешь с цветами!».

И хотя погода в эти дни к прогулкам не располагает, Александр Георгиевич перед спектаклем все-таки совершил небольшой променад по городу, побывал у памятников Мандельштаму и Платонову. Андрей Платонов актеру особенно дорог, его «Город Градов» он декламирует на своих концертах. Вполне возможно, что летом и воронежцы услышат эту повесть в исполнении Филиппенко. Артист рассказал, что его пригласили на Платоновский фестиваль. Пока размышляет...

– Произведения Платонова многие не понимают и не принимают. Чем он вас так покорил, Александр Георгиевич?

– Ну как это можно? Еще Бродский говорил, что Платонов – это вершина, с которой некуда шагать. Мы первыми играли Платонова еще в студенческом театре в 65-м году – только вышел первый серый том. Ходили в ту квартиру, где теперь мемориал. Я видел рукописи платоновские – каллиграфически выписанные! Он, как Хемингуэй, стоя писал. И я всегда мечтал продолжить его читать. Поэтому в моем репертуаре есть «Город Градов». Люди в шоке – говорят, так не пишут! Это удовольствие – читать такие тексты, они сумасшедшие.

– Сегодня языком Довлатова, Пастернака, Бродского вы рассказали о своем отношении к 60-м годам. Не так давно о той же эпохе показали сериал «Оттепель» Валерия Тодоровского. Критики назвали его одним из лучших за последнее время. А как вам?

– Это очень хорошее личное высказывание автора, который с уважением вспоминал о юности своих родителей. С отцом Валерия, Петром Тодоровским, мы были знакомы. Конечно, это предощущение свободы и чего-то нового, существенно нового, как было показано в фильме, оно составляло единственное историческое содержание того времени. Сейчас этот дух трудно передать и пересказать. Но вот это было главное для нас тогда. Мне понравилось, что в «Оттепели» показали многомерность характеров. Отдельный вопрос, о котором, к сожалению, мало говорят, - технологическая часть - что такое сериал вообще. Я, например, играл в «Бедной Насте» – одном из первых отечественных сериалов, снятых по западным технологиям. Нарушать их было нельзя. С нами работали консультанты из Америки, они четко прописывали: «Никакой чеховщины, никакой экзюпиривщины, никакой многомерности!». Только четыре темы: измена, предательство, любовь и незаконнорожденное дитя. Все! И молодые актеры привыкают работать в этой манере, что ужасно. Перестают мыслить. А еще в сериале обязательно должна быть реклама. Есть даже специальные люди, которые так прописывают сценарии, чтобы в самом интересном месте по хронометражу можно было оборвать и вставить рекламу. Я сам был свидетелем того, как в ряде наших сериалов отказывались от услуг этих консультантов, в результате нарушались все сериальные технологии, и фильм летел в тартарары.

– Вы сами ностальгируете по 60-м?

– Я не поддерживаю тех, кто идеализирует Советский Союз. При советской власти многие из них еще в детский сад ходили. Поэтому они не помнят реальной жизни при этом строе, вот и плачутся по тем годам. Меня мутит от этой «ностальгии» по коммуналкам. Но что я могу как-то исправить спектаклями своими, я делаю. Пытаюсь повернуть людей лицом к великой русской литературе. И часто зрители меня после концерта спрашивают: «Неужели это все Гоголь написал? Не может быть!». И дальше звучит: «Неужели с того времени так ничего и не изменилось?».

– Интересен ли вам нынешний кинематограф, отслеживаете новинки?

– Честно говоря, времени не хватает. Не смотрел ни «Сталинград», ни «Легенду №17». Зато сходил на «Трех мушкетеров», где Мила Йовович Миледи играет. Просто было интересно посмотреть на технологическую часть фильма – куда все движется дальше. Ведь актеры теперь почти и не нужны. Главное – умение работать с компьютером, с монтажом, умение держать на крючке – вот залог успеха. Там есть свои правила: что, зачем, как. А между ними – экшн. В этих скоростях съемок трудно ориентироваться молодым актерам, опасность огромная! Как в сериалах, где никакого характерного образа, ты работаешь только в строго предлагаемых сценаристом рамках. Один режиссер поехал в Венесуэлу ставить Чехова. Ему пообещали дать лучших местных актеров, которых фанаты буквально разрывают на части. Так вот эти «лучшие актеры» ничего не могли повторить на следующий день после репетиции. Они ж привыкли только в сериалах сниматься!

– Александр Георгиевич, вам довелось дважды войти в одну реку – я имею в виду фильм «Мастер и Маргарита». В 1994 году – роль Коровьева в ленте Кары, в 2005 – Азазелло в сериале Бортко. Как думаете, есть ли в этом какой-то мистический смысл?

– Самое интересное в том, что предложение сняться Бортко мне сделал на Патриарших прудах. И это не мистика, просто я рядом живу! Ко мне пришли друзья, которым я хотел первую главу «Мастера и Маргариты» почитать. А Бортко в этот же день приехал из Питера выбирать натуру. Увидел меня, подошел, разговорились. Сказал, будет снимать совершенно по-другому: никаких прыжков и ужимок, как было у моего Коровьева. Предложил роль Азазелло. И как я мог ему отказать? Обе версии «Мастера и Маргариты» стоят в тройке моих любимейших творческих работ, сразу после «Мой друг Иван Лапшин». Конечно, Коровьев мне все-таки ближе.

А вообще, как мне сказали умные люди, есть романы, обладающие полиграфическим эффектом – их лучше читать одному у торшера: «Жизнь и судьба», «Доктор Живаго» и «Мастер и Маргарита». Хорошо, что не отбили желание снять любовную линию в «Мастере и Маргарите». Бортко решился на это дело, и у него получилось. Мистика не мистика, но у Кары сначала было 6 серий, потом сократили до 4-х. Было удовольствие играть и произносить такие тексты. Басилашвили всегда был готов к съемкам, знал наизусть весь текст, с какой сцены не начни снимать. Он пять минут собирался, вспоминал и начинал работать. Сегодняшние актеры так не умеют.

– Вас называют «человек-театр» – за то, что поставили так много моноспектаклей. Скажите, как у вас в голове умещается целый театр?

– Моноспектаклями и монопрограммами мы занимаемся не от хорошей жизни. Актеру не надо разводить демагогию, он должен выступать. У него в запасе должен быть Его Величество номер. Люблю говорить, что я – переводчик с авторского языка на зрительский. Про «человек-театр» первым сказал Калягин, он еще добавил, что Филиппенко с его вахтанговской школой даже не нужен режиссер, мол, он и сам прекрасно справляется с этой должностью. Но это не так! Да, я сам подбираю себе репертуар, сам пишу сценарии, и это очень тяжело! Все-таки, направление актеру должен задавать именно режиссер. Поэтому быть «человеком-театром», конечно, очень сложно.

– Слышала, вы коллекционируете автомобильные номера, зачем они вам?

– Это совершенно случайно вышло. В 90-х годах у меня было много круизов. В Южной Америке увидел эти номера – они свободно продавались в качестве сувениров. Ну и приобрел один. А потом в Германии, когда я спросил, нет ли у них автомобильных номеров, мой друг аж холодным потом покрылся: боялся, что нас сейчас арестуют, вызовут полицию. Просто у них там сувенирные номера на настоящие очень похожи. Так и собрал коллекцию, штук 30 сейчас. А зачем они мне? Ну как, в темные зимние вечера сяду, посмотрю на них и буду вспоминать свои путешествия.

– Вы как-то признались, что в «Бедной Насте» вас уговорила сняться жена. Она главная в семье?

– В нашей семье, как по Райкину: я – голова, она – шея. Вот сейчас Марина ждет текстов, отчетов о спектакле – как все прошло в Воронеже. Она ужасно волнуется, что я делаю такую большую программу. Говорит: «Сделай сокращения, чтобы зрителям еще хотелось прийти дослушать». А я так не могу. Однажды мы с Натальей Дмитриевной, супругой Александра Солженицына, пытались подсократить «Один день Ивана Денисовича», который я тоже читаю в своих моноспектаклях. Ничего у нас не вышло! Настолько все там по смыслу зарифмовано…