Афганистан, Куба и Камбоджа. Где и как служили воронежские воины-интернационалисты

День памяти воинов-интернационалистов отмечается в России в субботу, 15 февраля. Это люди, которые исполняли интернациональный долг за пределами России: в Афганистане, Анголе, на Кубе, в Сирии, Корее. РИА «Воронеж» собрало воспоминания троих воронежцев, оказавшихся по долгу службы в разных странах мира.

Создатель Большой воронежской экотропы Алексей Саниев – о миссии в Камбодже: «Оружия было столько, что с ним бегали даже дети»

– В начале нулевых после участия в Чеченской кампании я, как военный специалист, оказался в Камбодже, где 30 лет шла гражданская война за власть. Она зажглась еще во время войны во Вьетнаме и закончилась в нулевых – в эти годы завершался процесс национального примирения. Тому предшествовали выборы в 1992–1993 годах, которые не дали результата: красные кхмеры оказывали сопротивление, пока их лидер – бывший диктатор Пол Пот – не умер. После этого начался процесс объединения страны и всех сил, задействованных в конфликте.

В Камбодже не было ни дорог, ни мостов, ни машин – люди ездили на волах, велосипедах и мотороллерах. Страна была полигоном для минного оружия. Она была нашпигована 6 млн противопехотных и противотанковых мин. Я оказывал помощь в демилитаризации страны и занимался разминированием. Камбоджа – единственная страна, где мины разбирают по винтикам, что у нас запрещено. Такой у них был способ разминирования – очень филигранный, аккуратный, с использованием самодельных ключей.

Стране, которая поднималась из руин, нужно было обрабатывать сельхозугодья. Люди выезжали в поле на тракторе или выходили собирать ротанг и подрывались. Непосредственно перед моим приездом на противотанковой мине подорвался трактор с крестьянами. В год на минах подрывалось больше тысячи человек – это фактически по три человека в день.

Вместе со мной работали специалисты из ООН, врачи, водолазы, вертолетчики. Все мы оказывали интернациональную помощь камбоджийскому народу. Я обучал местных специалистов (мы работали с 30 видами противопехотных мин), попутно оказывая медпомощь. Работали в поле – точнее, вторичных джунглях – это заминированные сельхозугодья для выращивания риса, которые заросли лесом.

Я жил в отряде местного вооруженного формирования. Спал в гамаке, ел ту же пищу, что и они. В основном это была подстреленная птица, рис с креветками, речная рыба. Прежде чем варить курицу, местные обжаривали ее на костре до черноты. Приходилось есть и экзотику – варанов и обезьян, которых камбоджийцы жарили с бананами. Местные охотились на все, что там живет, ели даже лесных кошек. Мне рассказывали, что однажды, когда отряд голодал, пришлось съесть слона.

Я пил бутилированную воду. Но когда такой возможности не было, воду брал из чистого ручья. Процеживал ее через маленький фильтр, который брал с собой, и старался кипятить. Тяжело было в сезон дождей, когда все вокруг раскисало. Дороги превращались в реки. В такое время воду из ручья уже не наберешь – она грязная, красного цвета.

Одежда быстро изнашивалась. Во влажном тропическом климате местная форма от сырости расползалась. Каких-либо гигиенических удобств у нас не было: душ и туалет – нужник с дыркой в полу – были в одном месте.

Камбоджийцы – трудолюбивый народ. Все делали вручную. У нас был старый джип. Когда он не мог проехать в джунглях, камбоджийцы переносили его на руках.

Опасность представляли неподконтрольные вооруженные формирования, которые обстреливали миссии ООН, устраивали теракты. Пару раз мы попадали под обстрелы, но все они были криминального толка. Сам я в людей не стрелял.

Самым сложным было общение с местными партизанами, которые еще не сложили оружия. К нам они относились с недоверием. Когда я проявил себя в технических делах, они стали называть меня «инженер». А вообще русских они называли «совьет» – советские. Они относились с недоверием и к русским, и к американцам. Ранее СССР был для них противником: Камбоджа воевала с Вьетнамом, а мы Вьетнаму помогали.

Оружия было столько, что с ним бегали даже дети. Утром к дому, где я жил, местные жители приносили кучи боеприпасов. Дети складировали найденные ракеты и снаряды в местной школе – домишке на сваях. Мы тут же их разбирали. Фактически я жил в окружении боеприпасов. Они раскисали, и от их испарений кружилась голова. Мы не могли все это дезактивировать – только подорвать на поле или скрутить, приведя в небоевое состояние. Потом вся эта куча оружия шла на переплавку, что-то подрывалось.

При мне из России не было никого – вместе со мной разминированием занимался японец. Надо сказать, что в Камбодже военных специалистов и наблюдателей ООН было наперечет. После 1994 года от нашего плотного присутствия – военных специалистов, школы младших командиров и богатого полпредства – ничего не осталось. Россия бросила камбоджийцев на перепутье. Ко мне подходили люди, которые знали русский язык, и говорили: «Мы вам так верили, а вы нас бросили. СССР ушел, и мы стали никому не нужны».

Люди, с которыми я жил, были добрыми, стремились к миру. Они хотели сделать свою страну действительно безопасной. Если поначалу они относились ко мне с недоверием, то расставались мы уже как друзья.

Разминирование в Камбодже идет до сих пор, но не в таких масштабах, как раньше. Чтобы избавиться от 6 млн мин, нужно еще лет 20. Сейчас, когда я приезжаю в Камбоджу, мне приятно видеть результаты моей мизерной работы. Я вижу цивилизованную страну, которая вписалась в мировое сообщество.

Подполковник Виктор Гудым – о Карибском кризисе: «Мы стояли на пороге Третьей мировой войны»

– На последнем курсе Тамбовского военного авиационного радиотехнического училища мы прошли обучение по ракетной тематике. В 1960 году я прибыл к месту службы в Белокоровичи Житомирской области. В 1962 году наш полк был единственным, кого командировали на Кубу. Так мы стали участниками Карибского кризиса, когда мир стоял на грани термоядерной катастрофы. Наши войска перевезли на Кубу 42 головных части ракет, из них 36 – боевых и шесть учебных. На Кубе я пробыл 33 дня.

Перевозили головные части ракет на корабле «Индигирка», который прибыл на Кубу 6 октября. А сами ракеты длиной 25 м перевозились в трюмах сухогрузов. Из Севастополя часть офицеров добирались на корабле «Адмирал Нахимов» и прибыли в Гавану 6 октября. Среди них был и я. На палубу нам выходить было нельзя.

Весь личный состав – 43 тыс. человек – перевозили в трюмах сухогрузов. Этому мы научились у американцев, которые создали плавучие тюрьмы. В жару в трюме было +50 градусов – представьте себе баню, в которой находишься почти месяц. На палубу выходить было нельзя – только в ночное время и поодиночке. Но наши солдаты все выдержали.

В обстановке секретности мы до самого последнего момента не знали, что едем на Кубу. Сначала нам говорили, что мы идем куда-то на север, поэтому выдали нам валенки и лыжи. Но в Севастополе нас переодели из военной формы в гражданскую. Потом все думали, что мы направляемся в Африку. Когда прошли пролив Гибралтар, поняли, что курс лежит на Запад. Нам выдали справочники о Кубе. Тогда-то осознали, что мы на грани серьезного военного конфликта. Дорога до Кубы заняла 22 дня.

Секретная операция по размещению баллистических ракет средней дальности на Кубе носила название «Анадырь». Головные части ракет были выгружены с судна, погружены в изотермические машины и автоколоннами ночью были доставлены в хранилище, которое размещалось в искусственных тоннелях горы у города Бехукаль в 20 км южнее Гаваны.

Мы приступили к регламентным работам, во время которых проверяли работоспособность ракет, 6 октября 1962 года. В сборочных залах температура днем достигала +55... +60 градусов при влажности, близкой к 100%. Работать в белых халатах не получалось – мы были в трусах, пот вытирали полотенцами. Командир 51-й ракетной дивизии генерал-майор Игорь Стаценко доложил министру обороны СССР об окончании проведения регламентных работ 15 октября.

США объявило блокаду Кубы 22 октября, а 23 октября остров перешел на военное положение. Американские самолеты облетали наши позиции ежедневно утром и вечером. Стало известно, что готовится высадка американского десанта, силы которого превышали численность наших войск в пять-шесть раз. Нам приказали рыть окопы. Но тропические ливни сводили наши труды на нет за 20 минут. Приходилось все начинать сначала. Чтобы сократить время на подготовку боевых запусков, решили приблизить головные части ракет Р-12 к самим ракетам.

Самолет-разведчик U-2 был сбит над Кубой 27 октября, а 28 октября наступил день грозового затишья. Американцы не летали, выстрелов слышно не было. В ночь на 29 октября никто не спал – все ждали высадки десанта США. А 29 октября нам объявили, что здравый смысл победил: руководители СССР обязуются немедленно убрать стратегические ракеты с территории Кубы, а руководство США обязуется снять блокаду, впредь на страну не нападать, убрать ракеты из Турции. Мы получили приказ срочно демонтировать стартовые позиции и подготовить ракеты, головные части и технику к передислокации в СССР.

Ракеты перевозили на сухогрузах, уложенными на верхних палубах, чтобы продемонстрировать их американцам. Головные части были вывезены на теплоходе «Александровск». Продвижение кораблей контролировали ВМФ США.

О том, что наши войска на Кубе, в Союзе никто не знал до тех пор, пока американцы не сказали об этом вслух.

Кубинцы общались с нами на смеси русского и украинского языков. По-английски с нами никто не говорил: стоило сказать несколько слов на английском, как они от нас отворачивались и фыркали. Они так ненавидели американцев, что даже английский язык не воспринимали. Поэтому мы общались жестами.

В тропиках было много ядовитых насекомых. Яд скорпионов смертелен в мае. От их укусов гибли кубинские дети. Были и пауки – каракурты, черная вдова, – много змей. Когда мы спали в палатке на панцирных сетках, под простынями по утрам находили скорпионов. Они приползали погреться.

После завершения Карибского кризиса я поступил в Ленинградскую военно-инженерную академию имени Можайского. Там отучился пять лет, и в 1968 году меня направили в Воронеж, в войсковую часть 33872, где я отслужил 21 год.

В 1983 году меня послали в командировку во Вьетнам, где я прослужил три года. Был консультантом по радиоэлектронной борьбе. Во Вьетнаме уже была наша техника, стояли наши радиолокационные станции.

В боевых действиях не участвовал, но несколько раз ездил на границу с Китаем, который враждовал с Вьетнамом, – здесь случались редкие перестрелки. На границе проверял исправность станций. В них для изоляции применялись компаунды, которые были хорошей пищей для местных микробов, – они их съедали, и техника выходила из строя.

Во Вьетнаме были местности, где все оказалось полито ядовитым веществом – оранжем. Бомбы с ним американцы сбрасывали с воздуха. При прикосновении он вызывал ожоги, отравления и смерть, а у выживших находили генетические мутации и онкозаболевания. Ядом были заражены водоемы, рыба, земля, растения.

Еду мы покупали в своем магазине, где продавались продукты из Союза. Однажды вьетнамцы пригласили меня за стол и предложили попробовать национальные блюда – крабов, суп из 30 ингредиентов. Попробовал я и блюдо кон зе ку, что в переводе означает «старый козел». На вкус мясо ничем не отличалось от баранины. Как выяснилось, это была собака. Собаки продавались прямо в магазинах, тебе могли отрезать любой кусочек. Я попробовал и лягушку: на вкус похоже на курицу.

С 2000 года возглавляю областную общественную организацию ветеранов – воинов-интернационалистов «кубинцев». Раньше в Воронежской области было 98 «кубинцев», а сейчас в живых осталась половина.

Старший преподаватель безопасности жизнедеятельности ВГПУ, полковник запаса Александр Зайцев – о войне в Афганистане: «Ценой вкусной воды были болезни»

– Я окончил Ленинградское высшее общевойсковое командное училище имени Кирова. Потом служил в Ленинградском военном округе, а 19 мая 1981 года попал в Афганистан. Мне было 24 года. В Афганистане служил в должности командира мотострелкового взвода мотострелкового полка, который дислоцировался в окрестностях Кабула.

Первыми впечатлениями от Афганистана были непривычно жаркий климат, тяжелые бытовые условия и специфика решаемых задач. Сначала в моем подчинении был взвод (30 человек), а после – полк в 100 человек. В моем взводе находились в основном солдаты из Средней Азии – Туркмении, Узбекистана, Таджикистана.

Афганистан, февраль 1982 года. Командир мотострелковой роты старший лейтенант Зайцев – в перерыве при совершении марша

Солдаты жили в палатке на 60 человек, офицеры – на восемь-десять человек. Все спали на двухъярусных кроватях. В палатках были печки, которые топились углем.

В первый день моей службы я зашел в наш магазин «Военторг» и увидел, что на полках стоит красная и черная икра, колбаса сервелат, сгущенка, соки. Встретить такой ассортимент в советском магазине было невозможно. Питание, которое нам выдавали, в основном было концентрированным (тушенка, каши), ведь в жару продукты портились. Но было первое, второе, третье и салат. На боевых операциях выдавали сухой паек – это гречневая, перловая, рисовая каши. Разогревали в котелках. Чай заваривали из верблюжьей колючки – колючей травы, которую едят верблюды.

Афганистан, май 1981 года. Так выглядела зимой и летом солдатская столовая в пункте постоянной дислокации мотострелкового полка

На первом этапе наши Вооруженные силы готовили подразделения афганской армии. Одной из наших задач было сопровождение колонн бензовозов. Они заправляли топливо в СССР, пересекали границу и ездили по трассам. Для боевиков эти машины были легкой добычей. Бензовозы взрывали. Нашей задачей было обеспечить беспрепятственное движение колонн «наливников». Для этого мы делали неподвижные заставы вдоль всей дороги через 5-10 км либо сопровождали бензовозы в колонне. Но вскоре боевики стали нападать на бензовозы между заставами. Нападать на колонну, в которой ехала боевая машина пехоты, бронетранспортер, они опасались. Но когда это случалось, мы давали достойный отпор.

Были и крупные армейские операции – например, панджшерские, которые проводились в 1981–1982 годах в Панджшерском ущелье. Боевики захватывали укрепрайоны, создавали опорные пункты, а задачей советских войск было разгромить эти бандформирования. Боевики знали тайные тропы, знали, как в ущелье светит солнце. Когда мы поднимались на гору высотой 4 тыс. м, в глаза светило солнце. Пока ты ничего не видишь, боевики начинали стрелять. Прицелиться в ответ было невозможно из-за яркого света. Таких моментов было очень много. Например, когда наша колонна двигалась по горной дороге шириной 5 м, боевики устраивали камнепад. Или открывали плотину на горной реке – местность заливало водой, и ты оказывался на непроходимой территории.

Афганистан, ноябрь 1982 года. Командир мотострелковой роты старший лейтенант Зайцев – в перерыве между боями с боевиками в Чарикарской долине

Воду мы брали из любых источников – арыков, ручьев. Нам выдавали таблетки с сухой хлоркой – пантоцит. Для обеззараживания его нужно было кинуть в стакан с водой. Но эта вода пахла хлоркой, пить ее не хотелось. А ценой вкусной воды были болезни – гепатит, брюшной тиф. Поначалу в такой жаре хотелось пить, я таскал с собой флягу. А на второй год привык: выпьешь утром полстакана чая – и пить не хочется.

В моей роте были случаи подрыва техники на мине. Боевики подкупали местных – за деньги предлагали поставить мины и стрелять по нашим машинам и самолетам. Цена варьировалась в зависимости от подрыва танка, автомобиля и самолета. У меня неоднократно были подрывы боевых машин. У боевиков были итальянские пластмассовые мины, которые металлоискателем найти было нельзя. Определить мину можно было щупом либо с помощью собаки. Со временем мы поняли, что верные признаки засады – пустая дорога без машин и тишина. Но наша колонна из 50 машин тоже не могла ждать. Если колонна остановится, она станет неподвижной целью для боевиков, ее легче уничтожить. Кстати, срочники в Афганистане получили хороший навык вождения, гоняя по горным серпантинам на очень большой скорости и безаварийно.